Конечно, этого хотели не все, но те, кто хотел, как раз и задавали тон, они переучивали новичков, и те более или менее охотно принимали их правила, потому что несогласных выживали, а соблазн вести себя на службе не так, как требуют скучные инструкции, а так, как хочется, перевешивал. Тем более что с каждым годом дисциплина падала, и можно было работать не для пользы дела, а для пользы себя.
Плетью обуха не перешибешь! — в конце концов решил Волк. Но тогда к чему все это? Нищенская зарплата едва позволяла сводить концы с концами, грязная и тяжелая работа не приносила удовлетворения, не было ясной и понятной цели, которая присутствовала в специальной разведке и в органах безопасности. Вся атмосфера душила, обволакивала по рукам и ногам клейкой паутиной. Надо было или закрыть глаза, превратиться в кокон и проснуться пауком-кровопийцей, или бежать на свежий воздух.
— Впрочем, я подумаю.
— Теперь давай о деле, — Пастух перестал улыбаться. — Мы сядем на хвост Басмачу, выследим их место и накроем при передаче товара. Ты едешь с нами, чтобы... Ну, в общем, ясно зачем. Получаешь свою долю — двадцать процентов. Идет?
Волк покачал головой.
— Почему? Это очень хороший кусок!
— Не в том дело. Ты решаешь вопрос с Басмачом, забираешь у него деньги и уходишь. Доли мне не надо.
— А груз?
— Груз заберу я сам.
— Ты?! — Пастух даже подскочил на месте. — Такой кусочище?! Куда ты его денешь?
— Сдам государству.
Пастух окаменел. В таком разговоре шутить не принято. А сказанные всерьез эти слова означают только одно...
— Давай в открытую, чтобы не было непоняток, — сказал Волк. — Я действительно отсидел почти год в разных местах. Но сейчас я работаю в милиции. Мне это не нравится, и я хочу уйти. Могу к тебе, если предложение остается в силе. Наш договор — это наш договор. Я договариваюсь как частное лицо и выполню все свои обязательства. Но груз я тебе не отдам.
Кровь прилила к лицу Пастуха, челюсть отвисла.
— Бред какой-то! Ты мент? С такой шкурой? Или ты на Холеного работаешь?!
Старший лейтенант Волков извлек удостоверение, раскрыл и положил на стол. Пастух схватил красную корочку, как голодная щука хватает блесну.
— А с Холеным, если понадобится, я разберусь, как и обещал. И сделаю это тоже как частное лицо.
— Бредятина! — Пастух бросил документ обратно на стол. — Что же это выходит? — Он потер виски, привычно промассировал бритый череп. И неожиданно рассмеялся: — А ведь ничего особенного и не выходит! Мы уже работали с ментами, и Басмач с ними работает. Так что все обычно. Только мы работали с предателями, а ты вроде правильный мент и остаться таким хочешь. Только разве получится?
Пронзительные голубые глаза в упор рассматривали лейтенанта Волкова.
— Не знаю, — честно ответил он.
* * *
Третьего сентября Волкова неожиданно отправили в отгулы. Замнач райотдела Трофимов сказал, что это личное указание Барина: мол, накопилось много переработок, при любой проверке могут взгреть так, что мало не покажется. На первый взгляд объяснение правдоподобное, особенно если не знать, что в милиции никто и никогда не компенсирует переработок и ни одна проверка не обращает на нарушения трудового законодательства никакого внимания.
Два дня Волков отдыхал, а в «день Ч» приготовился к выезду и постоянно держал включенной полученную от Пастуха рацию.
Когда стемнело, Пастух вышел на связь:
— Он выезжает.
После этого одетый в форменную одежду Волк сел в видавшую виды «копейку», тоже полученную от Пастуха, и стал ждать дальнейших сообщений. Он знал, что сейчас пять-семь раций находятся на приеме, а Пастух координирует их, как дежурный по городу координирует действия ПМГ. Только у Пастуха была своя собственная волна и рации куда лучше, чем в патрульных машинах.
— Следует в сторону аэропорта, — немногословно сказал Пастух.
Волк завел двигатель. Значит, фура пройдет или через Восточный КП ГАИ, или через Александровский мост.
— Свернул на Александровское шоссе. Подтягиваемся. Волк увеличил скорость.
— Выехал на мост. Движется на юг.
Все ясно. Груз повезут через КП на Ставропольской трассе.
— Съехал на проселок на третьем километре. С ним еще машина. Человек восемь. Коля, Сгон, высадите бойцов и езжайте дальше. Через километр станьте и гоняйте двигатели. Остальные тоже высаживаются и пешком, с двух сторон. Старайтесь без шума...
Пастух был если и не стратегом, то тактиком. До Александровского КП километра три, а ночью хорошо слышно... Двигатели двух машин должны заглушить звуки стрельбы.
Мост был освещен лампами дневного света, потом «копейку» поглотила непроглядная тьма. На третьем километре стояли три «Волги», людей возле них видно не было. Волк прислушался. Ему показалось, что со стороны рощи донеслись слабые хлопки, словно разом открыли несколько бутылок шампанского. Он сильнее вдавил педаль газа. Еще дальше по трассе стояли две машины с открытыми капотами. Надсадно ревели двигатели. Коля и Сгон старались вовсю.
— Мы закончили, — сказал по рации Пастух. — Уезжаем.
Волку хотелось узнать подробности, но сейчас это было невозможно.
КП ГАИ был ярко освещен. Волк наискосок пересек трассу и резко затормозил у входа. Пораженные такой наглостью гаишники бросились к потрепанной «копейке», но, увидев за рулем коллегу, успокоились.
— Что случилось, коллега? — спросил крепкий старлей, очевидно, старший смены.
— Здравствуйте! — Волк одернул форму. — Старший лейтенант милиции Волков, командир взвода ППС Центрального райотдела.
Он поднес удостоверение к лицу старлея. Тот внимательно вчитался.
— Слушаю вас, товарищ старший лейтенант! — уже другим тоном произнес он. Сзади, построжав лицами, подошли младший сержант и сержант. Официальное представление создало соответствующую атмосферу. На пост в гражданской машине прибыл не неизвестный человек в милицейской форме, а командир одного из подразделений милиции.
— Сейчас через пост пойдет грузовик с криминальным грузом, — строго сказал Волков. — Возможно, его будет сопровождать ПМГ. Это ложное сопровождение, соответствующих документов у них нет. Задача: тщательно проверить грузовик, о ложном сопровождении доложить ответственному по УВД. Я прибыл на усиление.
Гаишники переглянулись. Вид у них был довольно растерянный. Может быть, с ними уже говорили об этом транзите, причем с прямо противоположными установками. Может, смущало, что задачу ставит не прямой начальник, а сотрудник другой службы, не имеющий никакого отношения к посту. Но то, что он говорил, совпадало с их служебными обязанностями, а сам факт его появления свидетельствовал о контроле за подозрительным грузовиком. Кто бы ни осуществлял этот контроль, службу следовало нести без каких-либо отклонений.
— Н-да...— Старлей почесал в затылке. — Вот, значит, какое дело!
— Вон, идут! — закричал младший сержант, показывая на мигающий в ночи синий маяк.
— Опускай шлагбаум! — скомандовал старлей.
Полосатая труба перекрыла проезд, включился красный светофор. Через пару минут перед шлагбаумом затормозила ПМГ-4. За ней остановилась огромная фура с азербайджанскими номерами. Возбужденный Сергеев выскочил наружу.
— Что за дела, ребята! Я сопровождаю специальный груз!
— Документы на сопровождение? — спросил старлей.
— Да какие документы? Вы что? Вас же предупреждали! — возмутился старший ПМГ-4.
— Доложи, — сквозь зубы приказал старлей. — Вызови подкрепление, включи «ежа».
Младший сержант бросился к посту.
— Не надо никуда докладывать! — закричал Сергеев. — Вы чего, ребята!
В это время он увидел Волкова и осекся. Лицо его побелело.
— Сдайте оружие, сержант! — приказал Волк, быстро приближаясь. — Ну!
Он находился в шаге от сержанта. Очевидно, тот еще не забыл спарринг. Чуть помешкав, старший экипажа расстегнул кобуру, и Волк тут же завладел пистолетом. Сзади послышался скрежет. Это выходила из щели в асфальте система принудительной остановки транспорта «еж». Поскольку грузовик только наполовину вошел в досмотровый «карман», шипы вылезли прямо под ним, примерно посередине. Вовремя! Сквозь стекло фуры было видно встревоженное лицо водителя. Разоружение сержанта Сергеева наглядно показывало, что отработанный план провалился.
Внезапно включился двигатель, грузовик резко рванул назад. Толстые шипы пропороли передние колеса, огромная кабина осела на землю. Два человека выпрыгнули наружу и бросились в темноту.
— Стой! — закричал старлей. — Стой, стрелять буду!
— Ты правого, я левого! — крикнул Волк, бросаясь в погоню. Он отлично все видел, глаза под ключицами, как инфракрасные прожектора, пронизывали мрак, высвечивая каждый камешек, каждую травинку под ногами. Впереди изо всех сил бежал человек в узких джинсах и обтягивающей красной майке. «Оружие?» — подумал Волк.
«Нету у него ничего, — сказал кот. — Кажется... Но ты осторожней...»
Волк легко догнал бегущего, высоко прыгнул и двумя ногами ударил его в спину. Когда-то так сбивал с ног отстающих новобранцев сержант Чувак в учебном взводе Рохи Сафед. Человек в красной майке с силой ударился о землю и лежал не шевелясь. Волк обыскал его, связал ремнем руки за спиной и повел обратно к посту. Там раздались выстрелы: один, другой, третий...
— Второй сбежал, — сказал старлей, пряча пистолет. Он не особо запыхался, очевидно, не рискнул углубляться в ночную степь. Тем более что в отличие от Волка ничего не видел.
— Давай посмотрим, что у них там...
В кабине нашли два пистолета, а в кузове — ящики с автоматами и гранатами.
Сергеев сидел на земле, обхватив голову руками, и раскачивался, словно молился языческим богам. Его напарник Долин хвостом ходил за Волком.
— Честное слово, ничего не знал, товарищ старший лейтенант... Он сказал — сопроводим машину, получим по стольнику, и все дела... Я думал, они персики везут или апельсины...
Вскоре на пост прибыли две машины усиления, микроавтобус с оперативной группой, потом начало собираться начальство.
— Здесь неподалеку две машины расстреляны, в них девять трупов, — услышал Волк обрывки разговоров. — У них самодельные автоматы...
— Выходит, это «Призраки»?
— Получается, так...
— Если бы эта фура прошла в Тиходонск, самодельные автоматы нашим бандитам уже бы не понадобились...
— Да, гаишники хорошо сработали...
Приехал и Барин. Против ожидания он напустился на Волка.
— Вы не на службе, почему в форме? И что вы вообще тут делаете? Кто вам дал право отбирать оружие у сержанта Сергеева? — с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, наседал он. — Это превышение служебных полномочий! Вы уже не в госбезопасности, надо и вести себя соответственно! Будете наказаны! Завтра в десять зайдете ко мне! А пистолет немедленно верните Сергееву!
Но Сергеев этой же ночью был арестован. А когда в десять утра Волк пришел в приемную к начальнику РОВД, то увидел, как три «волкодава» в гражданском выводили Барина из кабинета в наручниках. Голова у него безвольно болталась, будто был перебит позвоночный столб.
Он прошел в дежурку.
— Нашу машину из ремонта не вернули?
Майор Чекин даже не оторвался от своих бумаг.
— Я про машину спрашиваю.
— Звони на автобазу и спрашивай, — буркнул тот, не поднимая головы.
— Чего это он? — обратился Волков к помощнику. Но и сержант Гвоздикин обратил на него внимания не больше, чем на сидящего в «аквариуме» бомжа.
Волк направился в помещение взвода. Атмосфера в отделе была нервозной и напряженной. В коридоре он встретил Марина. Тот сухо кивнул и, не подав руки, прошел мимо. По дороге Волков заглянул в кабинет к Фомину. За последнее время между ними установились довольно теплые отношения. Но и тот держался холодно.
— Вчера Басмача убили, — сообщил он. — И с ним еще человек девять.
— Да?! — изобразил изумление Волк. — А кто, где, за что?
— Ты у своих друзей комитетчиков спроси, они лучше знают, — ответил Фомин. Волк хмыкнул:
— Спрошу. Хотя наша дружба явно преувеличена.
— Не знаю, — хмуро глянул Фомин. — Но до сих пор в отделе арестов не было!
Личный состав взвода тоже был мрачен. Когда вошел командир, разговоры прекратились. Но судя по тому, что в центре внимания находился Долин, он рассказывал о вчерашних событиях.
— Скажите, командир, вы про меня что написали? — жалобно спросил он.
— Где написал?
— Ну в рапорте своем или в протоколе, не знаю...
— А что я должен про тебя писать? ПМГ-4 задержана на Александровском контрольном посту ГАИ, старший экипажа Сергеев, милиционер-водитель Долин. Как было, так и писал.
— Но у меня же дети... Мне что приказывали, то я и делал... А сейчас если арестуют — мне вилы!
— Ты милиционер или уголовник? Почему на жаргоне говоришь? — укорил его Волков.
— А вы кто, командир? — откровенно враждебно сказал Ивонин. — Если милиционер, то почему в татуировках с ног до головы?
Отвечать было нечего, поэтому Волков не обратил на эту дерзость внимания и продолжил разговор с младшим сержантом.
— Вряд ли тебя станут арестовывать. Не та ты фигура. Только на допросах говори правду, не зли следака. А пока... От несения службы я тебя отстраняю!
Через три дня у Ивонина был день рождения. Обычно это отмечалось после смены, но на этот раз никаких приготовлений заметно не было. Очевидно, нервозная обстановка в РОВД не располагала к веселью. Уходя, Волков поймал ожидающие взгляды Шатова и Волосова, но не обратил на это внимания. Так же, как на то, что никто из коллег не торопился уходить.
По дороге домой он вспомнил, что забыл в холодильнике колбасу. Возвращаться не хотелось, но дома никакой еды нет, бутерброды с колбасой планировались на ужин, а яичница с колбасой — на завтрак. С полдороги он повернул обратно. И наткнулся на веселое застолье: взвод отмечал день рождения своего товарища. Без командира. Его появление вызвало некоторое замешательство.
— Садитесь с нами, товарищ лейтенант, — предложил Волосов, явно для проформы, чтобы сгладить неловкость. Вроде ничего не произошло, командир ушел, а потому не оказался за столом.
— Спасибо, некогда, — он прошел в угол, достал свою колбасу и вышел на улицу. С чувством, что получил черную метку.
* * *
— Нет, этих я никогда не видел, — почти искренне сказал Волк, возвращая фотографии. Узнал он только Басмача, безжизненно свесившегося с переднего сиденья своего «Мерседеса». Судя по всему, его расстреляли в упор. Остальные трупы принадлежали неизвестным.
— А что это у них? — Он задержал последний снимок.
— Самодельные автоматы, — пояснил Мусин. — Вот этот шариками стреляет, а этот — маленькими бронзовыми пульками. Серьезная банда. Только те, кто с ними разделался, еще серьезней. Я думаю, это как-то связано с транзитом. Там же рядом. Таких совпадений не бывает!
— Не знаю, — не стал развивать тему Волк.
— Здорово сработали, как по нотам, — искренне радовался майор Мусин. — Я же говорил, мы давно их отслеживали. А теперь — раз! — и все они в кулаке...
— Где ж вы работали? — хмуро спросил Волк. — Чего-то я вас на Александровском КП не видел...
Он не звал комитетчика в гости, тот сам пришел, как будто они были старыми друзьями. Сказал, что у него есть какое-то дело, но до сути его пока не дошел.
— А чего нам там делать? — не смутился майор. — Мы когда получили информацию о задержании груза, так сразу и подключились. Если бы не мы, дело бы перевозкой оружия и ограничилось: водила, его помощник, и все. Милицейская сеть осталась бы в стороне. А так... Сегодня мы Долина арестовали. Он хоть и второстепенную роль играл, но все равно замазан. Дело громкое получается, таких еще не было!
— Небось ордена получите? — с издевкой спросил Волк.
— Не исключено. Но мы помним о твоей роли в этом деле...
— Я свои ордена за другое получал...
Мусин достал из внутреннего кармана пиджака конверт и положил на стол.
— Это премия. Деньги тебе не помешают. Ваши, слышал, тоже отметили?
Вчера специально приехавший в Центральный райотдел подполковник Уварин торжественно вручил Волкову капитанские погоны. «За успехи в борьбе с преступностью». Зал отреагировал вяло — несколько хлопков и все. И потом никто не подошел, не поздравил.
Волк усмехнулся:
— Областное начальство отметило. А наши... Так и жду выстрела в спину.
— Почему?
— Да потому. Все смотрят, как на врага народа. Шарахаются, не разговаривают.
«А чего ты удивляешься, — вмешался кот. — Если своих заложил, думаешь, тебя будут в задницу целовать?»
— Заткнись! — рявкнул Волк.
— Гм... Так я вроде молчу, — неприятно удивился Мусин.
— Это я не вам.
— Гм... А кому?
— Коту. Вечно лезет не в свое дело...
— Какому коту?!
— Да вот этому, — Волк показал на плечо.
— А... Ну конечно... Бывает... Я пойду, мне пора.
Мусин поспешно ушел, так и не рассказав, по какому делу он приходил.
— Чего ты вякаешь? — зло сказал Волк коту. — Чего суешь свою тюремную морду туда, в чем ничего не понимаешь?
«А что тут понимать? Если ты в кодле, то своих сдавать нельзя. Они и раньше подозревали, что ты к ним заслан, а теперь в этом уверены. И каждый боится за свою жопу...»
— А чего тому же Волосову бояться? Или Фомину?
«Чего, чего... Грехи у каждого есть. И теперь каждый думает, что ты на него настучал».
«Стучать — последнее дело», — подключился к разговору пират.
«За это в петушатник загоняют», — добавил черт.
«Я всегда говорила, что он цветной» (1), — выматерилась женщина с креста.
«Не нашего ума дело, — вмешалась русалка. — Лучше его не злить. А то он нас срежет, как перстни посрезал!»
Картинки заспорили между собой. Большинство фигурок осуждали хозяина, некоторые поддерживали. Рыцарь и монах соблюдали нейтралитет.
Сам виновник спора чувствовал себя очень неуютно. Как будто ссорились и восставали против него части его тела. Только сейчас он осознал, что рисованные картинки были его компанией, его микромиром, заменяющим отсутствующих друзей и дающим поддержку в сложных ситуациях. И значащим для него больше, чем весь остальной, большой мир. Пожалуй, кроме родителей и еще одного человека...
1 - Цветной — жаргонное обозначение сотрудника милиции.
* * *
— Они зажрались, обнаглели, поэтому все прошло легко, — улыбался Пастух, затягивая зубами шнуровку перчаток. Перчатки были американские — мягкие, из хорошей кожи. Большой дефицит. — Они просто не ожидали, что кто-то может осмелиться... А от доли ты зря отказался — кусок огромный... Только вот как дальше будет? — Пастух перестал улыбаться.
Шлемы для профессионалов были еще большим дефицитом, в России таких отродясь не водилось. Легкие, гладкие, они оставляли хороший обзор и вместе с тем надежно защищали лицо и голову.
— Что «дальше»? — спросил Волк. Он давно не надевал боксерского снаряжения и потому долго возился со шнурками перчаток.
— Да то... На Левом берегу были три группы. Те, кто вез груз, люди Басмача и мои. Первые за решеткой, вторые на том свете... Поднялся скандал, даже в ментовке начали сажать всех подряд. Говорят, с твоей подачи! Готов?
— Готов. Но вначале договори.
— Все просто. Если ты сдашь и нас, то мы пойдем следом за остальными. Ты ничем не замазан, поэтому гарантий у нас нет. Вот и вопрос: что с тобой делать?
Лицо Пастуха не сулило ничего хорошего. И его предложение «постучать» в спарринге уже не казалось сентиментальной тягой к прошлому. Тем более что ринг окружали шесть хмурых бойцов. Вряд ли из любви к боксу.
— Ну что, пошли? — Пастух опять улыбнулся и вставил в рот капу. Время разговоров закончилось. На пути к рингу Волк подумал, что все происходящее ему что-то напоминает. Но что?
Ринг тоже был хороший. Прекрасное бестеневое освещение, безупречное покрытие, нарядные упругие канаты. На нем вполне можно проводить чемпионаты мира. Шестерка «болельщиков» мрачно рассматривала татуированное тело Волка. Они уже наверняка навели о нем справки. И соответственно подготовились. Наверное, сценарий боя расписан: Пастух должен нокаутировать его, а очнется он уже в мутной донской воде со связанными за спиной руками и грузом на ногах.
Перчатки соперников коротко соприкоснулись в приветствии и взметнулись на уровень боевой позиции. Рефери не было. Волк наконец вспомнил, на что это похоже: давний спарринг в секции Рывкина. Пастухов против Борисова по кличке Зуб. Тогда не было такого шикарного ринга и импортного снаряжения, но так же пахло неопределенной угрозой, которая вылилась в попытку убийства. Правда, сейчас в зале не было стойкого мальчика, готового до конца противиться убийству, не было Семена Григорьевича Рывкина, умеющего коротким ударом пресечь драку, не было атмосферы добра и справедливости, в которой черным планам трудно осуществиться.
Пастух пошел в атаку. Он всегда прижимал подбородок к груди, ослепляя противника блестящей лысиной, но сейчас лысина скрывалась под шлемом. Волк ударил левой в лицо, правой в солнечное, выполнив свою излюбленную «двойку», которой его Пастух же и научил. Первый удар партнер отвел, второй попал в цель и сразу сбил дыхание.
Теперь атаковал Пастух, удары сыпались один за другим, но Волк жил в другом ритме, он ощущал происходящее, как в замедленном кино, и легко отпрыгивал, подныривал, закрывался. Он мог мгновенно прекратить бой — одним ударом... Он мог даже убить спарринг-партнера, несмотря на шлем и перчатки. Потому что он был боевой машиной, а Пастух — всего-навсего обычным бандюганом с боксерским прошлым.
Убивать противника Волк не стал. Провел два прямых в голову, поймал на крюк в челюсть, несколько раз пушечно ударил в корпус. Стало очевидно, что нокаутировать синего не получится. Пастух поднял руки и выплюнул капу на пол.
— Все! Я вижу, ты эти годы тренировался всерьез!
— Точно, — не стал его разочаровывать Волк. — Я все делаю всерьез. И не допускаю, чтобы кто-то решал, что со мной делать.
— Это как? — насторожился Пастух.
— У меня на службе есть сейф. В нем письмо в конверте. Сейф вскроют, если со мной что-то случится. Это называется страховка.
Пастух снял шлем. На лице отражалась напряженная работа мысли. Наконец он засмеялся:
— Так вот ты что подумал? Что я хочу замочить тебя прямо на ринге? А в перчатке у меня спрятан ядовитый шип?
Волк засмеялся в ответ:
— Ну, не совсем так. Но что-то в этом роде.
— Ерунда! — Пастух махнул рукой, и бойцы разжали кольцо вокруг ринга.
В прекрасно оборудованной душевой они вымылись, потом в раздевалке, развалившись в кожаных креслах, пили пиво.
— Мне звонил Холеный, — неожиданно сообщил Пастух. — Хотел повесить на меня и деньги, и груз. Но с грузом потом прояснилось, все знают, что его забрали менты. И с чьей подачи — тоже знают. Холеный сказал, чтобы я убрал тебя.
«Они в сговоре, гниды», — сказал кот. Он долго не разговаривал, и Волк обрадовался, будто ощутил поддержку надежного друга.
— Я отказался...
«Врет. Сегодня позвонит и скажет, что ничего не вышло», — прокомментировал кот.
— Теперь он наверняка вызовет тебя к себе. Манера у него такая — справедливый разбор, чтоб всем было понятно. Сделаешь, что обещал?
— Конечно, — кивнул Расписной. — Я всегда держу слово.
* * *
Вечером в квартире прозвонил телефон. Не ожидая ничего хорошего, Владимир поднял трубку.
— Здорово, Волчище! — раздался знакомый голос. Голос из давнего далека. — Ты еще не прокис в своем Тиходонске?
— Здорово, Серж! — обрадовался Волк. — Начинаю закисать. А как у тебя дела?
— Отлично! Новая жизнь, новые перспективы. Аж голова кружится. Нам нужен специалист...
— Кому «нам»?
— Не цепляйся к словам. Мне нужен человек для заграничной командировки. Помнишь, мы ездили в такую?
— Ну...
— Только сейчас это связано с хорошей оплатой. Очень хорошей. Нам и не снилось! Что скажешь?
— Можем обсудить...
— Давай приезжай в Москву.
— Приеду, как раз вчера я взял отпуск. Ты не видел Софью?
Наступила пауза. Волк думал, что Серж, как всегда, отопрется.
— Видел. Совершенно случайно, в ресторане...
Сердце Волка заколотилось.
— Тут у меня проблема... Разрешу и сразу выеду.
— Что за проблема? Если хочешь, я пришлю разборную бригаду. Ребята весь Тиходонск на уши поставят!
— Нет, спасибо. Мы сами разрешаем свои проблемы...
— Ну как знаешь... Тогда я тебя жду.
— Да, кстати, как ты узнал мой телефон?
Но в трубке уже раздавались короткие гудки.
Волк забегал по квартире. Ветер перемен будоражил все его существо, он прямо сейчас готов был мчаться в аэропорт и лететь навстречу яркой и красочной жизни. В которой была Софья... Но оставлять за спиной неразрешенные дела, непонятки, как сказал бы Расписной, было нельзя. Здесь живут отец с матерью. Тогда стрелки могут перевести на них...
А что, если... Если действительно попросить Сержа прислать бригаду? Хотя... Не все так просто. И дело предстоит иметь не с простыми людьми... Может закрутиться такая карусель!
Утром Волк собрался зайти к родителям. Сегодня суббота, отец должен быть дома.
Как всегда, он надел белую рубашку с длинным рукавом, свободные штаны, туфли с твердым рантом, взял со стола широкую пачку сигарет «Данхилл». Он искал их по всему городу — это единственная марка, которая ему подходила. Когда он спустился во двор, его окликнули.
— Владимир Григорьевич!
У подъезда стояла черная «Волга» с номером «0005 ТД». Это была серия госбезопасности. От машины отделился человек в строгом костюме. Лицо специфическое, хотя специфичность была довольно широкого диапазона. Квадратная челюсть, узкий лоб, волосы стрижены жестким ежиком, внимательный, цепкий взгляд. Такая внешность может быть и у продвинутого бандита, и у сотрудника контрразведки или уголовного розыска.
— Константинов, старший оперуполномоченный, — представился человек и поднес к лицу Волка раскрытое удостоверение. «Комитет государственной безопасности СССР», — прочел он над фотографией. Точно такое удостоверение было у него в Москве. Только здесь фамилия не впечатана типографским шрифтом, а вписана от руки черными чернилами. Может быть, до периферии новшества оформления еще не добрались.
— И что? — не очень любезно спросил Волк.
— С вами хочет встретиться один человек, — сказал Константинов. — По интересующему вас делу. Проедем ненадолго.
Кто мог хотеть с ним встретиться, Волк не знал. Может, кто-то приехал из Москвы по старым делам? А может, Серж решил привлечь местные силовые структуры? Или его хотят вернуть в Контору? Петрунов намекал на такую возможность.
— Поедем, я свободен...
— Извините, оружие у вас есть?
— Откуда, я же в отпуске! И потом, у нас нет постоянного ношения...
Константинов кивнул и пошевелил пальцами.
— Вы позволите? Это всего лишь формальность.
Волк пожал плечами и поднял руки. В одной он держал пачку «Данхилла», в другой зажигалку.
Опер быстро пробежался руками по телу. Особое внимание уделил штанинам: летом спрятать оружие проще всего под брюками.
— Извините. Прошу в машину.
На всякий случай Волк сел назад, никто его не поправил. Водитель доброжелательно ответил на приветствие и сразу набрал скорость.
— Мы поедем в «Сторожевую вышку», сейчас ведь время завтрака, — предупредительно сказал Константинов.
«Чего это он так стелется? — спросил кот. — Разве он тебе должен?» »
Волк не ответил. Пока что единственной странностью в происходящем было то, что к нему приехал незнакомый человек. По правилам оперативной работы в машине должен был сидеть Мусин. Да еще чернила вместо шрифта. Мелочи. Хотели бы застрелить — уже застрелили бы!
«Волга» вылетела на Левый берег Дона, дежурный гаишник отдал честь.
— Почет и уважение! — прокомментировал Волк. Константинов улыбнулся:
— Не мне. Это машина начальника Управления.
Странно. У начальника обычно номер 01, потом идут номера заместителей по степени важности...
Вот и «Сторожевая вышка». «Волга» заехала прямо на территорию, к отдаленной, увитой зеленью беседке на самом берегу. Вокруг беседки прогуливались четыре официально одетых человека, еще четверо в спортивных костюмах со скучающим видом стояли в стороне.
— Оружия нет, я проверил, — сказал Константинов, не обращая больше на Волка никакого внимания.
Волка провели в беседку. За накрытым столом сидел человек средних лет с внешностью партийно-советского руководителя выше среднего ранга. Худощавый, с узкими губами на бледном лице, с небольшими глазами неопределенно-серого цвета, свысока взирающими на окружающий мир. Но в нем чувствовался особый лоск. Такой приобретается от длительного осознания собственной значительности, ежедневно подтверждаемой окружающими. И дорогой летний костюм светло-песочного цвета без единой морщинки, и крахмальная сорочка со стромким воротничком, и ухоженные руки говорили, что человек следит за собой. И вдруг Волк понял, кто перед ним! Это и был Холеный собственной персоной!
— Присаживайся, — Холеный сделал жест, которым подзывают собаку.
Волк присел на резную лавку.
— Но у меня нет тарелки!
— А я тебя не завтракать позвал, — сказал Холеный, намазывая масло на свежую булочку. — Я хочу узнать, что ты за птица такая. Болтают-то много, я тоже навел справки... В нескольких домах ты засветился, и роспись у тебя правильная. Но как тогда ты в ментовку попал?
— Сейчас демократия. С двумя судимостями берут.
Холеный саркастически поднял брови:
— Шутник! Мне на твою биографию плевать. А вот шутки, когда меня накалывают на тысячи долларов, не нравятся. Зачем ты это сделал? Ты ведь знаешь, кто я? И знал, что груз мой!
Волк незаметно осмотрелся. Черная «Волга» уехала. Четыре человека в костюмах и галстуках по-прежнему окружали беседку, остальные рассеялись по территории. Рядом плескался Дон. У гладких дощатых мостков был пришвартован белый глиссер. У штурвала дежурил мускулистый красавец в морской фуражке.
— Что-то я не пойму, — сказал Волк. — Милиция задержала груз. При чем здесь вы?
— Милиция состоит из людей. А люди должны знать, как себя вести. Иначе порядка не будет. Не будет уважения. Вот потому ты здесь. Ты знал, что груз мой?
— Да какая разница, кто везет оружие!
— Очень большая. У меня шесть фирм, в том числе по производству куриных окорочков. Я даю деньги в городской бюджет, я дружу с городскими руководителями. Через год я буду избираться в депутаты. И пройду, можешь быть уверен. А ты кто такой?
— Почитайте мое личное дело.
— Читал. Ты никто. А замахнулся на меня. Это большая ошибка. Я возмещу своим партнерам убытки. А кто возместит тебе твою жизнь?
Волк молчал.
— Ты видел машину, на которой тебя привезли? Она сегодня не выходила из гаража. Через полчаса у меня встреча с одним из городских руководителей. А ты умрешь через час. Я не буду иметь к этому никакого отношения.
От Холеного исходила абсолютная уверенность. Уверенность неуязвимого и неприкасаемого человека, самостоятельно решающего, кому жить, а кому умирать.
Он не знал, что находится в сигаретной пачке «Данхилл», которую Волк вертел в руках на протяжении всего разговора. Там ждал своего часа трофейный «браунинг». Он не проходил по толщине, пришлось снять костяные щечки. На боевых качествах это никак не сказывается. Патрон в стволе, предохранитель снят. Надо только крепко сжать его в руке, чтобы выключить второй предохранитель в торце рукоятки. На сигаретную пачку никто и никогда не обращает внимания, это психологический феномен, используемый специальными службами. Когда-то в Конторе сделали стреляющий портсигар, который успешно использовали для целевой ликвидации. Но Холеный ничего этого не знал. Потому и считал себя божеством, определяющим чужие судьбы.
— А все остальные получат хороший урок и не станут повторять твоих ошибок. — Холеный повысил голос, чтобы его могли слышать свидетели справедливого и жестокого суда, которые тесно обступили беседку и внимательно слушали.
В кинофильмах герой, перед тем как свершить акт мщения, много и долго говорит, чтобы даже самый тупой зритель понял, что к чему. В жизни слова не ценятся, только дела.
Волк не торопясь раскрыл пачку и вытряхнул оружие на ладонь. Никто еще ничего не понял, слишком неожиданно появился на свет маленький, будто игрушечный пистолетик. Он крепко зажал его в ладони и протянул руку вперед. Теперь от ствола до головы Холеного было сантиметров семьдесят, не больше. Лоск вмиг слетел с него, надменное лицо исказилось ужасом, короткопалая рука с растопыренными пальцами взметнулась вверх, защищаясь от возникшей опасности. Палец вдавил спуск. Несмотря на игрушечные размеры оружия, выстрел был самым настоящим: грохочущим и резким. Пуля пробила растопыренную ладонь и врезалась в лоб. Голова хозяина жизни сильно дернулась назад, безвольно мотнулась вперед и безжизненно свесилась на грудь. Светло-песочный костюм залило кровью. Тело обмякло и сползло на пол.
Волк вскочил и обвел вооруженной рукой стоящих вокруг людей, как будто хотел их сосчитать. Четверо. В пистолете оставалось еще пять патронов. Хватит на всех. Они застыли, как парализованные. Одно дело, когда убивают других, и совсем другое, когда хотят убить тебя.
— На землю! — страшным голосом приказал Волк.
Все четверо повалились на аккуратно подметенный асфальт. Волк быстро пошел к мосткам. Главное, не бежать, чтобы у врагов не включился инстинкт преследования. Тщательно оструганные и покрытые лаком доски пружинили под ногами. Красавец в морской фуражке смотрел, как кролик на стремительно приближающегося удава. Волк перепрыгнул на борт глиссера.
— Заводи! — скомандовал он. Взревел мощный мотор, и катер, подпрыгивая, помчался по слегка морщинистой водной глади.
Глава 4
ВТОРОЙ РАЗ В ТУ ЖЕ РЕКУ
Поезд «Тиходонск — Москва» шел с приличной скоростью, за окном мелькали сирые пейзажи средней полосы. Волк проспал двенадцать часов подряд и почувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Лежа на второй полке уютного, даже комфортабельного купе — редкие поезда в нашей стране отличались такой чистотой и ухоженностью вагонов, он читал московские газеты. Похоже, в столице шла совсем другая жизнь. Массажные салоны, предложения о содержании, реклама казино... В информации о городской жизни он наткнулся на интервью общественного деятеля Якова Шнит-мана, пострадавшего в годы застоя за прогрессивные убеждения.
Да... Поговорка гласит, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Но похоже, что это уже другая река...
Когда прибыли в Москву, Волк с легкой сумкой через плечо пошел к вокзалу, обгоняя увешанных багажом пассажиров. Вид тепловоза, уткнувшегося носом в перрон, показался ему символичным: впереди тупик. Из автомата он позвонил в Тиходонск, Пастуху.
— Как дела? — не представляясь и не называя имен, спросил он.
— Все просто зашибись, — весело отозвался Лысый. — Они в глубокой жопе. Такого просто никто не ожидал, даже представить не могли. Полностью деморализованы. Я уже начал их подгребать под себя.
— Меня интересует только один вопрос.
— Мстить никто не будет. Им не до этого. И потом — все сделано честно, красиво, по понятиям. Вопросов нет!
— А...
— Нет. В этой среде не принято давать показания. Будь спокоен.
Потом он позвонил Сержу.
— Извини, что сам не встречаю, много дел, — сразу отозвался тот. — Но водитель стоит на площади. Запиши номер... Он тебя отвезет, разместит. А вечером поужинаем, поговорим о делах.
На новеньком «Мерседесе» боксерского вида, но изрядно отяжелевший мужик отвез Волка в частную гостиницу на Фрунзенской набережной.
— У нас здесь офис, а наверху разгрузочный центр: два номера, банька, бассейн, — рассказывал по дороге водитель. — Там дядя Вася командует, он и за порядком следит, и безопасность обеспечивает. У тебя пушка есть?
—Нет.
— Ничего. Дядя Вася —молоток. Если что подозрительное заметит, у него ребята на подхвате имеются. Мигом все порешают.
— Что порешают?
— Да все. Любые вопросы.
Волк так и не понял, за кого его принимает бывший боксер.
Кряжистый, немногословный, с лицом бывалого человека, дядя Вася, не задавая никаких вопросов, провел его в трехкомнатный люкс, обставленный дорогой деревянной мебелью, с двумя телефонными аппаратами, огромным телевизором и шикарной ванной. Не привыкший к роскоши Волк мог сравнить его только с апартаментами президентского дворца в Борсхане. Правда, там все было перевернуто вверх дном и изуродовано пулевыми пробоинами и потеками крови, а также валявшимися тут и там трупами. Здесь же царили идеальный порядок и чистота.
— Вас приказано по первому разряду обслуживать, — сказал дядя Вася. — В холодильнике выпивка, баня прогрета, бассейн вымыт, три телки ждут — черная, белая, рыжая. Внизу машина с водителем, рядом ресторан — надо, обед принесут. А если что сверх того понадобится, вот на этом, красном, два нолика нажмите, я и отзовусь...
— Что «сверх того»?
— Все, что надо, — эти слова прозвучали столь торжественно-убедительно, что верилось сразу: для дяди Васи нет ничего невозможного. Может, и телефоны здесь волшебные?
Он набрал номер Софьи.
— Але, — сразу отозвался голос с неповторимыми певучими интонациями.
— Только не говори, что ты меня не слышишь!
— Почему не слышу? Прекрасно слышу. Это ты, Володя? Ты где?
— В Москве.
— Да? Надолго? — Похоже, Софью это не удивило.
— Может быть. Ты не хочешь увидеться?
Волк затаил дыхание. Сердце колотилось, как у мальчишки, договаривающегося о первом свидании.
— Почему не хочу? Как раз сейчас я свободна.
Телефон действительно оказался волшебным.
— Здорово! Сейчас я за тобой приеду!
— Зачем тратить время и кататься туда-сюда? Скажи адрес, я сама подъеду.
— Только, знаешь, захвати свою фотографию. А лучше две или три. На время.
Софья заливисто засмеялась:
— Зачем они тебе?
— Потом узнаешь. Но я тебе их отдам.
— Хорошо!
Волк подпрыгнул на месте. Да, телефон был волшебным. Или сама жизнь стала волшебной, заиграла яркими красками, как радуга. Теперь оставалось реализовать еще одну задумку.
Порывшись в записной книжке, он откопал номер, записанный просто так, на всякий случай. Волшебный телефон протренькал свой очередной «сезам».
— Слухаю! — молодцевато гаркнули на другом конце провода.
— Здорово, Потапыч...
Трубка настороженно молчала.
— Это Володя. Тишина.
— Лефортово, помните?
Послышался неопределенный звук, и снова наступило молчание.
— Вы рисунков много нарисовали. А потом я у вас в гостях был.
— Здорово, Петро. Ты от кого звонишь?
— От себя. Из гостиницы.
— Не по поручению, значит... А какое у тебя дело?
Потапыч был лишен дипломатических способностей и не признавал всяких промежуточных, не несущих информации разговоров.
— Мне надо еще одну картинку добавить...
— Кто приказал?
— Никто. Я сам хочу.
Потапыч закряхтел:
— А тебе чего, мало, что ли?
— Да нет, не мало...
— А я тебе что, художник?
— Да нет, не художник...
Сейчас Потапыч должен был сказать что-то типа: «Ну и все!» и, не прощаясь, положить трубку. Волку удалось его опередить.
— Просто я к руководству иду докладываться...
Тишина в трубке стала заинтересованной.
— По новому делу...
— Ты там не болтай! — сурово предостерег Потапыч.
— Молчу. А для него лучше картинку добавить. Я сам смекнул. Инициативно.
Знакомые слова смягчили Потапыча.
— Так ты по заданию... Другое дело! Тогда заходь, сделаю. А баловства я не уважаю. К большому начальству?
— Потапыч! — укорил старого энкавэдэшника Волк.
— Правильно, молодец, — смущенно закашлялся старик. — Давай прямо завтра с утреца...
Потом Волк набрал два нуля на внутреннем телефоне и заказал букет цветов и обед на двоих. Когда он в плавках вышел из ванной, дядя Вася уже сервировал стол. Глянув на гостя, он на миг утратил обычную невозмутимость и задержал на нем взгляд дольше, чем позволяют приличия. Похоже, он даже хотел что-то сказать, но сдержался.
* * *
Обед остался нетронутым. Ноги у Софьи были такими же нежными и, как всегда, пахли кремом. То ли персиковым, то ли абрикосовым — это не имело значения. Как всегда, она билась в его объятиях, кричала, умирала и воскресала вновь. Волк забыл про Тиходонск, про подчиненный взвод ППС, про Эйно Вялло и Холеного, забыл про самого себя.
Время пролетело быстро. Около семи позвонил Серж.
— Я заказал столик в ресторане. Можешь взять ее с собой.
—Кого?
— Софью. Дядя Вася очень удивился, что ты проигнорировал готовых молодых телок и привел стареющую женщину.
— Дурак он, вот и все.
Серж засмеялся:
— Он действительно так сказал. Ну давай, закругляйся. Я заеду через час.
Волк предложил Софье совместный ужин, но она отказалась.
— Не получится, я должна спешить. Скоро придет Николай Павлович. Кстати, зачем тебе мои фотографии?
— Сюрприз. Завтра узнаешь.
Серж приехал на огромном «мерсе» в сопровождении двух телохранителей. Они обнялись. Покружив по центру, которого Волк не узнавал, автомобиль остановился возле китайского ресторана. Раньше таких просто не было. По крайней мере в СССР. У входа извивался неоновый дракон. В вестибюле гостей встречал живой крокодильчик. Просторный, погруженный в полумрак зал был заполнен едва ли на четверть. Вдоль стен стояли плоские аквариумы, в которых плавали пираньи. Когда-то Волк и Серж изучали их в курсе выживания, в теме «Опасные животные». И конечно, не предполагали встретиться с хищными рыбами при столь благоприятных обстоятельствах. Столы были тоже в виде аквариумов: под прозрачной крышкой в подсвеченной воде плавали более мирные рыбки.
Телохранители остались у входа, внимательно оглядывая зал. Серж сделал заказ на свой вкус. Они болтали на нейтральные темы. Официантка явно выраженной азиатской внешности принесла замысловатые закуски и бутылку, внутри которой колыхалась свернутая кольцами змея.
— Это мне что-то напоминает, — сказал Владимир.
— Водка «Вечная молодость», — пояснил Серж. — Говорят, она тонизирует организм, повышает потенцию, а если пить всю жизнь, то проживешь очень долго.
— А что мы едим? — поинтересовался Волк, осторожно пережевывая упругие похрустывающие кусочки под острым соусом.
— Медузу.
— Медузу?! Разве ее можно приготовить? Она же вся из воды. Вода испарится и что останется?
— Как видишь.
— Уроки выживания. Змеи, пауки, лягушки, ящерицы — вот какие у меня ассоциации.
— Сравнил! — усмехнулся Серж. — Там их подавали сырыми... А тут настоящие китайские повара.
— Что значит «настоящие»?
— Значит, китайцы. Официантки не настоящие. Казашки, кореянки... Давай выпьем за встречу и за совместные дела!
Водка оказалась слабой, с неприятным вкусом. Волк отставил рюмку.
— Я, наверное, никогда не стану долгожителем. Серж тут же сделал знак, и через минуту на столе появилась бутылка «Абсолюта».
— Их надо смешивать, так лучше, — посоветовал он. — Попробуй.
Действительно, в смеси «Вечная молодость» оказалась гораздо приятней, придавая коктейлю пикантный привкус.
— Ты слышал что-нибудь про «Консорциум»? — спросил Серж, когда подали запеченных в гриле королевских креветок.
—Нет.
— Это очень мощная структура, в ней работают наши отставники. Комитетчики, спецназовцы, разведчики. Финансовый фундамент сопоставим с государственным бюджетом. Это и есть государство. Последние три года и я там обретаюсь.
Волк сосредоточенно резал плотное мясо. Он не любил задавать вопросы.
— Так вот, у «Консорциума» есть финансовые интересы в Африке. В Борсхане. Очень серьезные интересы. Алмазные копи. Представляешь? Положи нож, вот так, смотри!
Серж взял креветку за красный неочищенный кончик хвоста, обмакнул в соус и ловко отправил в рот.
— А ведь верно, — Волк последовал его примеру.
— Но в последнее время возникли проблемы, — Серж вымыл руки в пиале с плавающим в воде лимоном.
— Их президент, он полный отморозок, людоед, расторг договор. Право разработки на пятьдесят лет — псу под хвост! Международный арбитраж — побоку! Часть персонала успела эвакуироваться, а кто остался — пропали без вести. Скорее всего, их нет в живых. Не исключено, что этот Мулай Джуба их съел.
— В каком смысле?!
— В прямом. Он обожает жареные пальцы. Особенно белых людей...
Лжекитаянка принесла жареную утку. Хрустящая золотистая корочка, рассыпающееся мясо, в круглой деревянной коробочке — рисовые лепешки, какие-то зеленые стебли, напоминающие молодой лук. Серж замолчал и принялся за новое блюдо: заворачивал в лепешку кусочек утки вместе со стеблями и приправой и ел, как в русских деревнях едят блины со сметаной. Волку это показалось сложным, и он ел утку отдельно, а лепешки отдельно. Было очень вкусно. Они еще выпили.
— Эту проблему можно решить только одним путем...
Серж сделал паузу, доедая утку. И давая возможность собеседнику задать вопрос. Но утка кончилась, а вопроса не последовало.
— ...Сменив людоеда на нормального человека. Дружески настроенного к нашей стране.
— И к «Консорциуму», — уточнил Волк.
— Совершенно верно. И к «Консорциуму». Сейчас ведется подбор специалистов. На эту работу выделено три миллиона долларов.
— Сколько?!
— Три миллиона. А ведь когда-то мы уже сделали это. Причем совершенно бесплатно. А тот, кто сделал что-то однажды, может сделать это и второй раз. Что скажешь?
«Не соглашайся! — быстро сказал кот. — На фиг нам эти башли? А шкуру точно попортить могут!»
Владимир тщательно промокнул губы тонкой полотняной салфеткой.
— А ты участвуешь?
Серж отвел глаза.
— Только в координации и общем руководстве. У меня обеспечивающие функции.
— Я так и думал.
— Почему? Почему ты так и думал?
— Потому, что ты уже привык комфортно жить, вкусно есть, в общем, наслаждаться жизнью. После этого трудно идти под пули.
Волк ожидал, что Серж разозлится, но тот только усмехнулся:
— Пожалуй, ты прав. Но я уже устроен в этой жизни. А ты еще нет. И эта операция — ключ к такому же положению, как у меня. Ты будешь работать на «Консорциум» и иметь все, что пожелаешь. Впрочем, твоя доля позволит тебе и не работать. Хотя, на мой взгляд, без работы человек закисает. Так что ты скажешь?
Серж смотрел внимательно, словно хотел проникнуть сквозь татуированную кожу и заглянуть Волку в душу. Пауза затягивалась.
— Я подумаю, — наконец сказал Волк.
Серж перевел дух. Похоже, он боялся услышать отказ.
— Конечно. Это вполне естественно. Что ты скажешь насчет зеленого чая?
— На это я без раздумья скажу «да», — усмехнулся Волк.
* * *
— Баба как баба, — сказал Потапыч, рассматривая фотографии. Крупный план: Софья улыбается, жемчужные зубки гармонируют с жемчужным ожерельем. Софья в купальнике на морском берегу, маленькие ступни омывает прозрачная волна. Софья верхом на вороном жеребце, рука сжимает повод, можно заметить, что маникюр выглядит безукоризненно. Потапыч этих нюансов, конечно же, не ухватывал.
— И чего ее колоть, не пойму...
— Так надо!
— А-а-а... Небось это чья-то связь и на нее замыкается твоя легенда...
— Точно.
— Тогда другое дело! Как ее рисовать?
— В полный рост. И чтоб лицо было хорошо видно. Чтоб узнавалось.
— Да что я тебе, Айвазовский? — буркнул Потапыч. — И куда ее колоть? У тебя уже живого места нет. Может, на животе, под трусами?
«Вот точно, — захихикал черт. — Там ей самое место. Чтоб недалеко тянуться».
— Нет. Вот здесь, на левом боку, у сердца.
— Так ведь видно плохо будет! — Колыцик наложил на фотографию кальку и сосредоточенно начал копировать.
— Ничего. Кому надо, увидит. А говорить она научится?
— Чего?! Это как так — говорить?! — вскинулся Потапыч.
«Да научится, научится, — захихикал черт. — Всему научится. Я тут с ней рядом буду, я ее всему обучу».
Волк шлепнул себя по предплечью так, что покраснела кожа.
«А я при чем!» — возмущенно закричала русалка.
— Тихо сидите, а то кишки вырву, — злобно сказал Волк. — Я за базар отвечаю!
«И правда, не заводите хозяина, хуже будет», — опасливо сказал кот.
— Да это ты кому?! — Старик снова оторвался от своего занятия.
— Зверинцу своему. Черту, русалке. Болтают всякую херню!
Потапыч покачал головой:
— Ой, смотри, Петро! От такой работы крыша запросто может съехать. Отдохнуть бы тебе надо. На море съездить, на песочке поваляться.
«Дед по делу базарит, — обрадовался кот. — Лучше на море, чем под пули. А зачем ты эту кралю рисуешь?»
Волк не успел ему ответить.
— Ну, Петро, ляжь на бок и затихни, — Потапыч приготовил свою механическую бритву. — Начинаю...
Б-ж-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж-ж-ж...
Бритва переделана в татуировочную машинку: дергающийся шток приводит в движение три связанные между собой иглы с пропитанным тушью ватным фитильком посередине, они прокалывают кожу, впрыскивают в ранку очередную каплю красителя и строчат дальше по шаблону.
Б-ж-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж-ж... Б-ж-ж...
Иглы строчат по живому телу, и Волк приготовился к боли, но ее не было — только легкое щекотание, и все... Совсем не так, как в прошлый раз!
— Терпи, Петро, терпи, теперь немного... — привычно бубнит Потапыч.
Б-ж-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж-ж-ж...
— Гляди, как легко идет, — удивляется колыцик. — Как строчка по сапогу. Я ведь когда-то сапоги тачал. Ну, учеником был у сапожника...
Б-ж-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж...
Идея пришла в голову Волку тогда, когда он понял, что татуированные картинки составляют его единственную постоянную компанию и являются его основными друзьями на всю жизнь. Но он дружить с ними не хотел. И решил связать жизнь с Софьей. Хотя бы на своей коже.
Б-ж-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж...
— Ну, вот и все. В этот раз быстро. И как ловко вышло! Ты гля, у тебя так кожа задубела, что даже красной не стала... Ни кровинки, ни слезинки, ни воспаления...
— Да и не больно совсем, — удивился Волк. — В зеркало глянуть можно?
— А то! Гляди, конечно. Это ты так тушью пропитался, что тебе все нипочем...
Волк подошел к старинному трюмо, глянул в мутноватое стекло. Да, теперь у него на левом боку, у сердца, жила Софья. Настоящая Софья — и лицо, и фигура... Точь-в-точь, как на фотографии.
«Хорошая бабенка, сдобная, — прокомментировал черт. — Как раз по мне».
— Лезвие есть? — спросил Волк.
Потапыч стоял сзади, ожидая одобрения.
— Бритовка-то? Конечно...
Кольщик протянул сточенный «Спутник». Волк прошел в облупленную ванную.
«Ну что, краля, стебаться будем? — не унимался черт. — Сегодня я тебя точно...»
Волк полоснул бритвой сверху вниз, распоров черта пополам. Из раны хлынула черная чертячья кровь. Потом пошла красная. Он зажал рану платком.
— Потапыч, йод есть? И бинт?
«Ну, что я вам говорил!» — мяукнул кот. «Только меня не трогай, я молчала», — жалобно пропищала русалка.
— Чего с тобой такое? — спросил Потапыч.
— Да вот, порезался.
— Ничо себе! Как же у тебя так вышло? — Он обработал рану йодом и прижал тампон из бинта. — Держи вот так. Сейчас стрептоцид истолку, присыплю, он хорошо кровь останавливает.
— Слышь, Потапыч, а из него черная кровь шла!
— Из кого?!
— Ну из черта.
— Кончай глупить, Петро. Это из тебя кровь шла. Только у тебя под шкурой столько туши накопилось, что она вначале и вылетела! Вот тебе и черная!
Потапыч истолок таблетку стрептоцида, присыпал разрез.
— Ты знаешь, она и так остановилась. На тебе все как на собаке заживает.
— Это на черте зажило...
Кольщик нахмурился:
— Ладно, Петро, дело мы сделали, прощевай. А то моя старуха на жаре парится.
Волк достал деньги, но Потапыч сурово покачал головой:
— И не думай. Одно дело — бутылку выпить, другое — купи-продай! Я этим никогда не занимался. Не то что нынешние...
Распрощались они без особого тепла.

* * *
— Ты что, смеешься? — широко распахнутые глаза распахнулись еще больше, почти округлившись. — Это какая-то уродливая клякса! Где тут мое лицо, где моя фигура?! Как будто осел хвостом малевал...
— Странно, я вижу ее совсем по-другому...
Николай Павлович Чучканов уехал инспектировать войска, поэтому прямо от Потапыча Волк, купив ликер «Ама-ретто» и букет белых роз, отправился к Софье домой. Сейчас он крошил бутоны на гладкое Софьино тело, удовлетворенно раскинувшееся на измятом супружеском ложе генерала. Белые шелковистые лепестки сливались с белой шелковистой кожей, выделяясь только на морщинках распластанной груди и на розовых окружностях сосков.
— Значит, у тебя перед глазами стоит мой образ, — довольно засмеялась Софья. — Его-то ты и видишь... Как тебе китайская кухня?
— Сейчас я приготовлю одно из их блюд, — сказал Волк, облизывая пересохшие губы.
Взяв бутылку ликера, он принялся капать на лепестки. Коричневые капли то и дело попадали на кожу, постепенно усевая все тело Софьи. Устрашающе рыча, Волк принялся слизывать их, одну за другой, когда попадался розовый лепесток, он проглатывал его, как настоящий оголодавший волк. Софья дергалась и смеялась.
— Ой, щекотно, щекотно, перестань! Ну Володя...
Но, перекатываясь с боку на бок, она, случайно или нарочно, принимала соблазнительные позы, что только стимулировало Волка. В конце концов он вновь обрел силы и вступил в самый прекрасный бой из тех, которые ведутся на земле.
— Разве это китайское блюдо? — лукаво спросила Софья, придя в себя. — Принеси мне воды, умираю — хочу пить.
Волк сходил на кухню и налил боржоми в высокий хрустальный стакан. Со дна всплывали и лопались пузырьки. Он разобрал неуловимый аромат йода. Реальный запах вывел его из виртуального мира под названием Софья. Вмиг вернулась трезвость сознания, аналитичность мышления и критичность оценок.
— Ты что, разговаривала с Сержем?! — резко спросил он.
— С чего ты взял? — Софья потянулась, демонстрируя чисто выбритые подмышки.
— А откуда ты знаешь про китайский ресторан?!
— А-а-а... — Софья зевнула, округлив яркие сочные губы. — Это он со мной разговаривал. Позвонил утром и спросил, почему я не пошла с вами в китайский ресторан.
— Ты же говорила, что вы не поддерживаете отношений! Да и он всегда отвечает, что не видел тебя сто лет!
— Ну перестань, Володя, — капризно протянула она и положила ногу за ногу. Промежность у нее была тоже гладко выбрита. — Телефонный звонок — разве это отношения?
Волк смотрел на розовую подошву, утрачивая трезвость, аналитичность и критичность. Виртуальный мир Софьи втягивал его обратно.
— Ну ладно... Давай выпьем ликера...
Когда приторно-горьковатый аромат миндаля обволок рот, Волк неожиданно для себя сказал:
— Серж предложил мне одно дело. На нем можно заработать много денег. И остаться в Москве навсегда.
— Тогда соглашайся! Это же здорово!
— Но дело очень рисковое...
— Вы же с Сержем друзья, он тебе поможет.
Мягкая розовая подошва погладила его по лицу.
— И потом, он плохого не предложит.
— Пожалуй, ты права...
* * *
Смеркалось. Волк шел от метро пешком, напряженно размышляя. Возвращаться в Тиходонск он не хотел. И соглашаться на предложение Сержа — тоже. Слишком малы шансы на благополучный исход. Даже, если боевая часть операции пройдет успешно, скорее всего, всех участников ликвидируют. Когда дело сделано, отдавать три миллиона не имеет практического смысла. Слишком большие деньги, чтобы делиться ими с кем попало.
«Точняк, хозяин, не лезь ты в это дело. Лучше здесь хаты бомбить», — скулил кот.
Впереди послышался шум: звуки ударов и крики.
— Давай, Карзубый, введи лоху наркоз! Будет знать, как на лисички (1) жидиться!
1 - Лисички — Сигареты (блатной жарг.).
Уличная драка пугает и притягивает одновременно, поэтому зеваки обычно обступают ее таким образом, чтобы, с одной стороны, не пропустить ничего интересного, а с другой — не получить по морде. Диаметр кольца при этом прямо пропорционален чувству уверенности в собственной безопасности. Сейчас в плохо освещенном сквере на Фрунзенской набережной полтора десятка прохожих держались метрах в пяти от развивающегося действа, тем самым демонстрируя отсутствие особого страха и достаточную обыденность происходящего.
Дело действительно было обычным.
Четверо пьяных дегенератов — из тех, кого на зоне называют «бакланами», или «рогометами», или еще как-нибудь похуже, избивали справного домашнего мужика, неосмотрительно выскочившего, на свою беду, по сумеркам из-за надежной стальной двери в каменные джунгли столицы — то ли в магазин, то ли в аптеку, то ли по какой-то другой житейской надобности. Точнее, избивал один — в расхристанной до пупа розовой шведке и с выкрошенными передними зубами. Двое его дружков терлись рядом, злорадно скалясь и иногда отвешивая жертве пинок или зуботычину. Долговязый явно верховодил в этой компании, он стоял чуть в стороне, наслаждался зрелищем и изгалялся в меру своих способностей.
— Сделай ему клоуна, отбей памарки! Гы-гы-гы...
К подобным переделкам мужик был явно не приспособлен: он не пытался сопротивляться или убегать, лишь неловко прикрывал руками разбитое лицо и пятился к реке, нерасчетливо удаляясь от людей, на помощь которых, очевидно, совершенно не надеялся.
И действительно, среди любопытных явно не находилось желающих прийти ему на выручку. Волку тоже не хотелось лезть в это дело. Но он изменил маршрут и вошел в полумрак сквера. Зеваки рассматривали высокого светловолосого парня.
Синяя рубашка с длинными, не по сезону, рукавами туго обтягивала широкие плечи и треугольную спину, джинсы и белые кроссовки довершали наряд. Парень должен был нравиться женщинам — блондин нордического типа, высокий лоб, развитые надбровные дуги, мощный прямой нос с чуть деформированной переносицей, широкий, с ямочкой, подбородок. Облик супермена из голливудского фильма, воплощение мужественности и силы.
Но ему тоже не хотелось вмешиваться: в отличие от экранных героев у реальных суперменов хватает своих проблем. Взглянув на сцену избиения, он поморщился и повернулся, чтобы уйти.
После очередного удара мужик упал. Парень в джинсах медленно шагал к Комсомольскому проспекту и этого не видел.
— Чердак смажь, Карзубый, да погладь по кумполу! — восторженно взвизгнул длинный. В отличие от десятка опасливо переминающихся с ноги на ногу зевак он явно ничего не боялся.
И Волку это не понравилось. Он поморщился еще раз и развернулся. Движения его стали быстрыми и целеустремленными. Оттолкнув крупного дядьку с полиэтиленовым пакетом в руках, парень рассек круг любопытных и активно вмешался в ход событий.
— Стоять, шакалы! — гаркнул он, легко отшвырнув в сторону Карзубого. — Быстро дергайте отсюда, пока целы!
Парень был не только атлетически сложен, но решителен и уверен в себе. Холодные голубые глаза в жестком прищуре пристально рассматривали противников. Ясно было, что это не простой обыватель. Так ведет себя хозяин, вожак, медведь в волчьей стае, и если бы нападающие были трезвыми, то они, скорей всего, воспользовались бы советом. Но они были пьяны, к тому же находились на своей территории, а неизвестный, несмотря на свою наглость и силу, являлся здесь чужаком. Три пары мутных глаз вопросительно уставились на старшака.
— Гля, пацаны, ему жить надоело! — ощерил железные фиксы долговязый. Костлявая, перевитая венами кисть нырнула в карман и с опасной ловкостью выскользнула обратно. Щелкнула выкидуха, тускло блеснул остро заточенный клинок.
— Нож! Нож! — Зрители испуганно шарахнулись назад, расширяя кольцо. Действие перешло на совершенно другие, опасные рельсы.
— Спрячь, сука, убью! — негромко сказал незнакомец, но долговязый, презрительно сплюнув, присел на широко расставленных ногах и выставил нож перед собой, то ли выказывая навыки к такого рода работе, то ли подражая героям крутых кинобоевиков.
Избитый мужик, из-за которого и разгорелся сыр-бор, вжимаясь в землю, отползал в сторону. Но на него уже никто не обращал внимания.
— На кого тянешь, волчара позорный?! — Дружок Карзубого истерически рванул ворот засаленной клетчатой рубахи, горохом застучали по асфальту отлетевшие пуговицы. Мертвенный свет единственного действующего фонаря высветил татуировки на впалой груди: летящего голубя и воткнутый в пенек кинжал, обвитый змеей. Карзубый крадучись обходил наглого фраера слева. Четвертый, с испещренным оспой лицом, привычно зажал между пальцами лезвие бритвы и стал заходить за спину справа.
Кодла действовала слаженно, чувствовалось, что у нее изрядный опыт в таких делах и на счету немало кровавых побед. Но сейчас что-то нарушилось. Карзубый и рябой неожиданно оказались друг перед другом и против своей воли продолжили движение, с силой столкнувшись головами, причем бритва чиркнула совсем не того, кого следовало: Карзубый взвыл, перехватил руку полой шведки, розовая ткань медленно набухала красным.
Вожак прыгнул на подмогу, но едва успел отвести клинок: вместо врага перед ним оказался рябой кореш, летевший спиной вперед. В следующую секунду два тела с треском столкнулись и сбитыми кеглями повалились в кусты. Со стороны казалось, что все эти диковинные финты они проделывают самостоятельно, по собственной воле, а светловолосый смельчак только ассистирует: помогает, придерживает, направляет.
Но татуированный стоял близко, все видел и понял, что они влипли вглухую. Наступила его очередь: светловолосый парень сделал быстрый скользящий шаг, стремительно сокращая расстояние. Разумней всего было рвать когти, но потом перед своими не оправдаешься. Да и оставаться целым при таком раскладе западло...
— А-а-а-а! — страшно заорал он и присел, лихорадочно шаря руками под собой: хоть камень, хоть палку, хоть кусок трубы, хоть что-нибудь! Как назло, ничего не попадалось, пальцы судорожно скребли по земле и, сжимаясь, хватали воздух.
Удар белой кроссовки чуть не вогнал синего голубя в грудную клетку и опрокинул блатаря вверх тормашками. Теперь чужак повернулся к баюкавшему распоротую руку Карзубому.
— Сейчас, король параши, я тебе клоуна сделаю!(1)
1 - Делать клоуна — жестоко избивать (блатной жаре.).
Тот попятился.
— Ты кто? Кончай! Тут непонятка вышла... Ты из чьих?
Ответом послужил жестокий пинок в живот. С утробным всхлипом Карзубый согнулся, но белая кроссовка в том же махе с хрустом подцепила его под челюсть и распрямила, впрочем, стоять он почему-то не стал, а грохнулся спиной наземь.
Светлоголовый легко скользнул в сторону, резко выставил назад левый локоть и развернулся через правое плечо. Проделанный чисто рефлекторно, этот хитрый маневр спас ему жизнь.
Потому что вожак и рябой успели очухаться и бросились сзади, клинок ножа уже хищно нацелился в левую часть поясницы дерзкого чужака, и лишь двадцать сантиметров отделяли холодную острую сталь от нежной почечной паренхимы. Опережающим сознанием длинный уже видел последствия особо изощренного блатного удара: ранение почки вызывает резкое падение кровяного давления и мгновенную смерть. Но у него в очередной раз ничего не вышло — острие выкидухи только распороло выпроставшуюся из джинсов рубаху, а каменный локоть гулко врезался в прогнувшиеся ребра, сбив дыхание и почти остановив сердце. Костлявая кисть разжалась, нож лязгнул об асфальт.
Рябой внезапно оказался с противником лицом к лицу, попытался схватить за горло, но руки соскользнули с мощной шеи и мертвой хваткой вцепились в ворот рубахи. Холодные голубые глаза были совсем близко, они гипнотизировали и внушали животный ужас, рябой понял, что пропал, и безвольно обмяк, мигом утратив агрессивность и потеряв способность к сопротивлению. Страшные глаза резко надвинулись на изрытое оспой лицо, выпуклый лоб глухо ударил в переносицу — словно в праздник Пасхи крашеное яйцо-биток проломило более тонкую скорлупу. Рябой запрокинулся на спину, но кисти не разжал — рубашка незнакомца с треском лопнула, скрюченные пальцы потащили ее за собой, и синяя ткань накрыла разбитую физиономию упавшего, будто кто-то позаботился о покойнике.
Парень снова резко развернулся и сильным боксерским крюком сшиб скособоченного, жадно хватающего воздух главаря. С начала схватки прошло не больше минуты. На асфальтовом пятачке бесформенными кулями валялись три еще недавно грозных хулигана. Четвертый, татуированный, сумел подняться и чуть покачивался на дрожащих ногах, совершенно деморализованный и не способный к дальнейшей схватке. Привыкший доводить дело до конца, светлоголовый шагнул к нему. Тот попятился и бессвязно замычал, выпученными глазами уставясь на оставшегося по пояс голым противника. Окровавленные губы дрожали, растопыренная пятерня поднялась, заслоняя лицо.
Победитель бугрился мышцами. Он явно занимался культуризмом и специально накачивал бицепсы, трицепсы, пресс, грудные, широчайшие, дельтавидные... Но не груда мускулов испугала босяка. Парень был сплошь покрыт синими узорами татуировок. Многокупольный храм во всю грудь, звезды вокруг сосков, витые погоны на плечах выдавали опыт многочисленных ходок в зону и высокое положение в уголовной иерархии. Под ключицами имелась еще одна пара глаз — жестокие, широко открытые, они презрительно разглядывали босяка с его жалкими бакланскими(1) наколками — ничтожного ефрейтора, посмевшего схлестнуться с генералом криминального мира.
1 - Баклан — хулиган (жарг.).
— Я... Я... Ты... М-м-м...
Баклан был настолько шокирован, что даже потерял способность внятно говорить, и светловолосый, сплюнув, остановился, решив не добивать морально уничтоженного врага. Но поведение генерала не укладывалось в сознании ефрейтора, и, промычавшись, он все же выдавил застрявший в гортани вопрос:
— Брателла, как же так?.. Что же ты своих мочишь?
Лучше бы он промолчал. Странный незнакомец скривился, будто от зубной боли, и вновь рванулся вперед.
— Какой я тебе «свой», мразь...
Длинный прямой удар добавил к трем лежащим еще одно обмякшее тело. Теперь все закончилось окончательно. Зрители стали расходиться.
Татуированный атлет осмотрел поле битвы, усмехнулся:
— Что ж, по-моему, все вышло красиво, — негромко произнес он.
Потом поднял разорванную рубашку, расправил ее, критически хмыкнул и, зажав скомканную ткань под мышкой, направился к избитому мужику, осторожно щупающему в сторонке дрожащими руками начинающее распухать лицо.
— Как вы? Сильно досталось?
— Пожалел волк кобылу...— не поворачивая головы буркнул тот, облизывая разбитые губы.
— Что? — растерянно переспросил атлет.
— Да то! — Мужика прорвало, лицо исказила гримаса злобы, боли и отчаянной готовности ко всему. — Что ты комедию ломаешь! Ты такой же, как они! Между собой что-то не поделили, а теперь спасителя разыгрываешь? Да я бы всех вас к стенке ставил без разговоров! К стенке!
Лицо Волка окаменело. Он молча повернулся и пошел прочь.
От реки тянуло прохладным ветерком, но он не освежал обнаженного торса. Волк уже давно не мог почувствовать себя раздетым. Сняв одежду, он не становился голым, как все нормальные люди. Причудливые татуированные узоры: все эти купола, звезды, кресты, погоны, цепи, кинжалы — так густо покрывали тело и так глубоко въелись в кожу, что превратились в тонкий плотный панцирь, кольчугу, мешающую ощутить умиротворяющую прохладу выглаженных простыней или расслабляющее тепло пара доброй баньки, насладиться ласковыми каплями летнего дождя или нежными прикосновениями пальчиков любимой женщины.
Эта броня из синей туши отделяла его от всей остальной Вселенной тем особым смыслом, который был зашифрован в линиях рисунков, в странных, неизвестных большинству людей символах, понятных лишь немногим надписях... К тому же нарисованный мир жил своей жизнью: звонили колокола, лязгали мечи и кинжалы, скрипела колючая проволока, звякали цепи, переговаривались, ругались, ссорились и мирились орлы, черти, русалки, рыцари...
Все они отличались от привычных сказочных персонажей специфическим значением каждого изображения, и мало кто знал, что, например, кот в цилиндре и бабочке, выколотый на левом предплечье, — не просто забавная зверушка, а Коренной Обитатель Тюрьмы. Это были буйные, сварливые и малоприятные особи, с жестокими законами бытия, деформированными представлениями о добре и зле и вывернутой наизнанку моралью. Являясь частью его существа, они, конечно же, оказывали влияние на своего носителя, но не удовлетворялись этим и пытались полностью навязать свою волю, диктовать чувства, мысли, поступки.
Вот и сейчас кот с левого предплечья — символ фарта и воровской удачи — поправил когтистыми лапами щегольский цилиндр и недовольно прошипел:
«Дал он им хорошо. Только чего было за какого-то вахлака мазу тянуть? На хер он нам нужен?»
«Ни за что ребят обидел!» — поддержал кота пират с правого плеча. Он был с серьгой и в косынке, вместо одного глаза — черная повязка, в зубах зажата финка с надписью «ИРА». Надпись не имела отношения ни к женскому имени, ни к Ирландской революционной армии: просто аббревиатура, означающая угрозу: «Иду резать актив». «А Самому бы понравилось — ни с уха, ни с рыла — и по рогам?»
— Заткнуться всем! — рявкнул носитель татуированного мира. Живо обсуждавшие происшествие дядька с кульком и две женщины испуганно замолчали и шарахнулись в стороны. На всем протяжении пути этот эффект повторялся: когда он проходил мимо, люди переставали разговаривать, зато сзади немедленно всколыхивался оживленный шепоток. Он знал, о чем говорят у него за спиной.
Между тем к месту недавней драки подкатил раскрашенный милицейский «Форд».
Долговязый и татуированный уже очухались и теперь откачивали сотоварищей. Ослабевший от потери крови Карзубый наконец сел, привалившись к скамейке, и озабоченно двигал пальцами отвисшую, тихо похрустывающую челюсть. Рябой не приходил в сознание, из носа сочилась густая черная кровь. Чуть в стороне приводила себя в порядок их недавняя жертва.
— Что тут произошло? — строго спросил сидящий за рулем сержант. У него было грубое, будто вырубленное топором лицо и недобрые глаза.
Никто не отвечал. Потерпевший не собирался связываться с милицией, а блатным кодекс чести не позволял «кидать заяву». На мужика, впрочем, патруль внимания не обратил: по сравнению со своими обидчиками он имел вполне пристойный вид, благодаря чему смог неторопливо отойти в сторону и затеряться в сумерках.
— У кого спрашивают? — открыв правую дверцу, высунулся из машины флегматичного вида лейтенант с округлым и мягким, будто только что выпеченная сдоба, лицом: неподрумяненная булочка с глазками-изюминками и мятым ртом. По сравнению с водителем он держался менее уверенно, и если бы не знаки различия, можно было подумать, что это он находится в подчинении у сержанта, а не наоборот. Возможно, в реальной, а не уставной жизни так и было. Но лейтенант знал о производимом впечатлении и при каждом удобном случае старался его рассеять.
— Вы что, оглохли? Может, уши прочистить? — нарочито грубо произнес лейтенант и помахал увесистой резиновой палкой. — Что случилось?
— Что, что, — не поворачиваясь, пробурчал долговязый. — Или не видите? «Скорую» вызывать надо — вот что!
— Щас ты у меня покомандуешь, — мрачно пообещал водитель и полез наружу. Задняя дверь «Форда» распахнулась, и, подкрепляя весомость слов напарника, там обозначился еще один, стриженный наголо милиционер в скрывающем погоны бронежилете и с коротким автоматом наперевес.
— Товарищ лейтенант! — К машине подскочил крупный мужчина с полиэтиленовым пакетом в руке и зашептал что-то в самое ухо офицеру, показывая пальцем в сторону Комсомольского проспекта.
— Один, что ли? — мигнул глазами-изюминками старший патруля. — Как же он с четырьмя справился?
— Такой бандит десятерых зарежет! Весь в наколках, живого места нет, видно, из лагеря не выходил! Вы поосторожней с ним...
Лейтенант озабоченно кивнул. Захлопнулись дверцы, и «Форд» рванул с места.
Метров через восемьсот они догнали того, кого преследовали.
— Ничего себе! — присвистнул шофер. — Видели когда-нибудь такого синюка? Ну зверюга...
— Когда в конвойке работал, видал я всяких расписных(1), — сказал милиционер в бронежилете. — Но сейчас их мало...
1 - Расписной — человек с большим количеством татуировок (жарг.).
— Так чего делать будем? — размышлял вслух лейтенант. — С одной стороны, он своих же дружков раскатал, нам вроде и дела нет. Но он еще чего угодно залепит на нашем участке...
— Брать надо! — Водитель азартно припал к рулю.
Подпрыгнув на бордюре, «Форд» легко выскочил на тротуар и преградил дорогу голому по пояс светловолосому парню.
— Стоять, руки на затылок! — рявкнул сержант, выскакивая из машины, и одновременно вытянул задерживаемого палкой поперек спины. Литая резина смачно впилась в мускулистое тело, багровая полоса под лопатками перечеркнула упитанного монаха в развевающейся рясе, усердно бьющего в большой и маленький колокола.
— Кхе! Кхе! — Резкий кашель вырвался из груди парня, дыхание у него перехватило, глаза вылезли из орбит.
— Руки! Руки, тебе говорят! — Ствол автомата въехал в солнечное сплетение, оставив отпечаток раструба в навершии массивного креста с распятой женской фигурой.
Волк согнулся. Его вырвало.
Водитель и стриженый сноровисто завернули руки назад, лейтенант быстро надел наручники.
— Готово! — Офицер с облегчением вздохнул и вытер вспотевший лоб. — Иванцов, обыщи его! А ты, Уткин, сторожи — вдруг бечь кинется... Или в воду нырнет...
Сержант-водитель обшарил джинсы, вытащил электронную записную книжку и портмоне из натуральной кожи.
— Гля, чего теперь синюки носят! Культурные, гады, стали...
Лейтенант протянул руку, но водитель дал ему только пластмассовый футляр блокнота, а портмоне сунул себе в карман.
Волка затолкали на заднее сиденье, Иванцов поднял с земли разорванную рубашку и засунул задержанному под мышку.
— Держи при себе свое добро! — сказал он, подмигивая Уткину. — Нам чужого не надо!
Оба засмеялись.
— Хватит зубы скалить, — раздраженно сказал лейтенант. — Давайте в отделение!
— Есть, командир! — с едва заметным шутовским оттенком ответил Иванцов и снова подмигнул напарнику. — Надо еще заехать переобуть его. Зачем в камере такие кроссовки?
«Форд» быстро набрал скорость и мягко помчался по широкой магистрали. Несмотря на великолепные ходовые качества, внутри он имел обычный затрапезный вид, характерный для любого отечественного патрульного автомобиля, который возит не ухоженных мужчин и изысканных женщин, а пьяниц, наркоманов, преступников и проституток. Порванные коврики, обшарпанные, в пятнах, сиденья, густой дух немытого человеческого тела, пролитого вина, табачного дыма, оружейной смазки... Сейчас в салоне непривычно запахло хорошим парфюмом.
— От кого это так поперло? От него? — завертел головой лейтенант.
Уткин переложил автомат в другую руку и, наклонившись, обнюхал задержанного.
— Точно... Как в парикмахерской!
— Странно! — Офицер машинально поправил фуражку. — Обычно от них только потом воняет. Да и одет он не так... Что скажешь, Иванцов?
— А нам чего? Отвезем, пусть разбираются...
У водителя заметно испортилось настроение. Если в машине сидит не спившийся босявка, а какой-нибудь шишкарь со связями, «новый русский» из бывших зэков, то это задержание может иметь самые непредсказуемые последствия для всего экипажа. Впрочем, такой вариант маловероятен. Ни крутой тачки, ни телохранителей, ни мобилы, да и денег не густо... К тому же шишкари не дерутся на кулаках и не расхаживают по улицам, выставив напоказ татуировки...
Несколько минут сержант напряженно размышлял, потом все-таки поинтересовался:
— Слышь, мужик, ты сам откуда? Не местный?
Задержанный прокашлялся:
— Из Тиходонска... Чего ж ты сразу не спросил — кто да откуда?
Голос у него был сиплым и прерывистым, будто в трахее застряли кусочки отбитого легкого.
Водитель облегченно вздохнул:
— На хер ты нужен, тебя спрашивать. Сразу видно — бандит. Тиходонск вообще бандитский город.
У входа в отделение милиции задержанный остановился, внимательно читая вывеску.
— Давай, грамотей, заходи! — Сержант толкнул его в спину, автоматчик на входе посторонился, и татуированный человек шагнул в мир, который был ему очень хорошо, до мелочей, известен, где каждая деталь и предмет являлись привычными и близкими.
В дежурной части царило удивительное спокойствие. Камеры для задержанных пустовали, не толклись у стойки родственники, потерпевшие и заявители. В глубине коридора гремели ведра уборщицы. Сильно пахло гуталином заступившего в ночь взвода ППС и слабо — карболкой. Утром, когда обработают камеры, интенсивность запахов поменяется.
Майор с красной повязкой на руке составлял сводку, старший сержант с такой же повязкой сидел за пультом, на котором горела единственная лампочка задействованного канала связи, и успокаивал кого-то в грубую черную трубку:
— Ну почему обязательно украли? Может, муж потратил, а вам не сказал... Вот приедет — и все выяснится...
Возле обитой железом двери оружейной комнаты висел большой плакат с пистолетом Макарова в разрезе, на другой стене красовалось пособие по строевой подготовке: лубочного вида милиционеры мужского и женского пола замерли по стойке «смирно»: в анфас и в профиль, в летней, зимней форме и в плащах. Кители, брюки, юбки, шинели отутюжены до немыслимой стромкости, погоны, эмблемы и шевроны расположены на точно отведенных местах, ни на миллиметр в сторону. Ни один из этих образцово-показательных сотрудников не надел бы повязку дежурного на короткий рукав летней рубашки, как майор с помощником.
— Скучаете? Гляньте, какого мы зверя повязали! Он на набережной четверых своих дружков отмудохал до потери пульса! — молодецким голосом объявил сержант.
Майор поднял голову. У него было красное лицо службиста и цепкий взгляд бывалого мента.
— Да? А заявок не было. Ладно, сейчас разберемся.
— Вызовите ответственного! Я капитан милиции, меня безосновательно задержали и избили, хотели ограбить, — властно приказал задержанный. — Следователя прокуратуры поднимайте, пусть закрывает этих шакалов!
Эта фраза произвела эффект разорвавшейся бомбы. Дежурный и помощник вытаращили глаза, у Иванцова отвисла челюсть, Уткин чуть не уронил автомат, соляным столбом замер в проеме двери лейтенант.
Сейчас каждый третий из доставленных в милицию блатует по-своему: кричит, козыряет известными фамилиями, выдает себя за чьего-то друга или родственника, грозит неминуемыми карами... Но этот полуголый татуированный всплошную громила держался солидно, правильно употреблял служебные обороты речи и, самое главное, знал, что кроме штатного дежурного, здесь обязательно несет службу представитель руководства — начальник или кто-то из заместителей, который должен разбираться в особо сложных ситуациях и принимать решения в случае любого Ч П. А задержание сотрудника милиции — серьезное ЧП, хотя и не столь редкое, как в былые времена. Особенно незаконное задержание, да еще связанное с избиением.
— Ты че, совсем? — визгливо вскрикнул Иванцов. — Какой ты капитан милиции?!
— Удостоверение в рубашке. В нагрудном кармане, — спокойно произнес человек.
Воцарилась мертвая тишина. Помощник дежурного подошел, взял измятый комок синей ткани и передал майору. Тот расправил разрезанную, испачканную кровью рубашку, расстегнул пуговицу кармана и извлек стандартное красное удостоверение, точно такое же, как те, что имелись у каждого из присутствующих.
— Капитан милиции Волков Владимир Григорьевич, — негромко прочел дежурный, но все услышали. — Командир взвода ППС Центрального РОВД города Тиходонска...
— Наручники снимите! — властно потребовал Волков. Начальник патруля достал было ключи, но Иванцов, наплевав на субординацию, преградил лейтенанту путь.
— Да вы что? — завопил сержант. — Где вы видали таких капитанов? У него ксива поддельная! Сейчас снимем браслеты, и он нас в куски порвет!
Аргумент был резонным: времена, когда безоглядно верили любым документам, давно прошли.
— Соединись по спецсвязи с Тиходонском, — приказал майор помощнику. И через несколько минут разговаривал со своим далеким коллегой. Остальные напряженно слушали. Все они были набраны по лимиту, и сейчас это выглядело особенно наглядно: встревоженные крестьяне в форме с чужого плеча. На их фоне тиходонский оперативник казался былинным богатырем, героем какой-нибудь саги о викингах или Песни о Нибелунгах. Но он вслушивался в разговор с не меньшим напряжением.
— Есть такой? — переспросил дежурный. — Здоровый, весь в татуировках? Да? Так и называют? Ну вы там даете! И много у вас таких Расписных? Один, говоришь... А где он сейчас должен находиться? Ага... В Москве и находится, только проводит отпуск очень своеобразно... Что? В каком смысле? Да уже понял кой-чего... Ладно, спасибо за подсказку.
Майор положил трубку таким жестом, каким ставят точку в затянувшейся истории. Начальник патруля положил на стойку электронный блокнот и снял с задержанного наручники. Тот принялся растирать запястья, вращать могучими плечами, махать руками, восстанавливая кровообращение.
— А чего, на нем написано, что капитан? — неизвестно у кого спросил стриженный наголо милиционер с автоматом. — Идет без рубахи, весь исколот — натуральный зэк!
Дежурный вернул Волкову удостоверение. На пальцах задержанного он заметил грубые шрамы.
— Перстни срезал прямо с кожей?
Тиходонец не ответил.
— Нет, правда, скажи: зачем ты так искололся?
— Для смеха...
— Да, видать, ты парень веселый. Только товарищи тебя не очень-то любят...
— Товарищи любят. Крысы — нет. Где мой бумажник?
Осторожно ступая, бочком, подошел Иванцов, стараясь не приближаться, опасливо протянул портмоне. Интуиция сержанта не подвела: Волков поймал его за кисть, подломил и лишь тогда другой рукой взял бумажник.
— Ой! Кончай! Больно!
— Сколько вынул? — спросил Волков, раскрывая портмоне.
— Ничего не брал, честно! Если только выпало...
— Я так и думал, что ты крыса!
Волк без замаха ударил тыльной стороной раскрытой ладони. Восходящее солнце хрустко припечаталось к физиономии сержанта, тот, запрокинув голову, отлетел к стене, сильно ударился затылком и сполз на обшарпанный, давно не крашенный пол. Из носа у него потекла густая темная кровь, как недавно у рябого.
— Ты что?!
Дежурный, побагровев, схватился за кобуру. Уткин передернул затвор автомата. Но татуированный человек стоял спокойно и больше агрессивности не проявлял.
— Если бы он просто саданул меня в горячке, я бы его не тронул. Но это гад под нашим мундиром. Ему нравится калечить и грабить людей, да еще прикрываться погонами! Крыса!
— Какой ты весь правильный и честный! — Майор убрал руку с кобуры и взялся за внутренний телефон. — Только если бы позвонили сюда и спросили про меня, про него, про него, — дежурный пальцем показал на помощника, автоматчика, лейтенанта, — ответили бы одно: железные ребята, вы их там не прессуйте! Даже не спрашивали бы, за что задержали! Это ментовской закон — своих выручать! А ты, выходит, не свой! Потому что твой товарищ из Тиходонска сказал: с ним держите ухо востро, он любую козу подстроить может! И еще кое-что сказал!
Лицо Волкова исказила гримаса, словно стрельнуло в нерве больного зуба. Он напрягся.
— Стоять! — выставил автомат милиционер в бронежилете. — Ты Ваську убил, дернешься — я из тебя решето сделаю! Под суд пойдешь, сука, лет восемь точно схлопочешь. В зоне тебе самое и место!
Тем временем майор докладывал обстановку ответственному дежурному.
— Да, личность подтвердили. Но когда сняли наручники, он ударил Иванцова так, что тот лежит, как убитый...
Через пару минут в дежурку вошел коренастый подполковник. Отглаженный, как на плакате, мундир, аккуратная прическа, дорогой одеколон, властная уверенность в себе, — все это выгодно отличало ответственного дежурного от подчиненных. Казалось, что они служат в разных милициях.
Он быстро нагнулся к неподвижному сержанту, потрогал пульс на горле, оттянув веко, заглянул в зрачок.
— Живой. В нокауте. Переносица наверняка сломана. Вызовите «Скорую помощь».
Помощник нажал рычажок на пульте, подполковник осмотрел Волкова, презрительно скривил губы:
— Я еще такого милиционера не видел. Ваше удостоверение!
Заглянув в документ, ответственный прошел за стойку и положил удостоверение дежурному на стол.
— Что ж, сотрудник милиции не депутат, иммунитетом не пользуется...
Майор потянулся к уху начальника:
— В Тиходонске сказали, что парень очень говнистый. В Контору ему настучать — раз плюнуть. Предупредили, чтобы с ним были очень осторожны...
Дежурный почти шептал, а подполковник ответил ему громко, показывая, что он хозяин положения и полностью контролирует ситуацию:
— А нам бояться нечего, мы полностью по закону действуем. Сейчас пошлите наряд на место, найдите тех, кого он побил да порезал. Это будет один эпизод. Потом Уткин и Камнев напишут рапорта про сопротивление при задержании. Вот и второй эпизод...
Лейтенант со сдобным лицом переступил с ноги на ногу:
— Он не особо сопротивлялся, товарищ подполковник. То есть совсем... Не успел.
Подполковник нахмурился и впился в него взглядом:
— Ты что, адвокатом стал? Тогда снимай форму — и шагом марш!
— Да нет... Я просто уточнить хотел...
— В рапорте и уточнишь! А нападение на Иванцова — третий эпизод! Он прокурорского следователя просил? Вызывайте! Тот его в ИВС закроет. А пока посадите в «обезьянник». Пусть начинает понимать, что тут не Тиходонск, где такая образина может служить в милиции!
— Без оскорблений! — зло огрызнулся Волков. — Эту «образину» делали здесь, в Москве! И там, куда вас и сейчас без пропуска не впустят!
— В клетку! — не вступая в дискуссию, приказал подполковник.
Камнев и Уткин осторожно приблизились с двух сторон. Пример товарища служил наглядным и убедительным уроком, они явно боялись задержанного.
— Гражданин, пройдите, — не очень уверенно сказал лейтенант.
— Иди, говорят! — рявкнул стриженый милиционер, держа автомат на изготовку. — И без фокусов!
Волков тяжело вздохнул:
— Я имею право позвонить!
— Звони, — равнодушно произнес подполковник и направился к выходу из дежурной части. — Хоть министру, хоть президенту, хоть самому господу Богу...
Дежурный придвинул телефон, Волков принялся набирать номер. Он хорошо знал нравы Системы и понимал, что вляпался в дерьмо по уши. С Иванцовым он переборщил, такое не прощается, и накрутят ему на всю катушку... Набираемые цифры являлись единственной ниточкой, ведущей на свободу, хотя и в самое пекло... Ну да черт с ним! Хоть бы Серегин не отключил мобильник! Из камеры не позвонишь, а потом время уйдет — и все!
— Я слушаю, — отозвалась трубка знакомым голосом. Волков перевел дух:
— Здравствуй, дружище! Я согласен...
— Волк?! — после короткой паузы отозвался Серегин. — Я был на сто процентов уверен, что ты откажешься...
— Я тоже был в этом уверен.
— У тебя проблемы?
— Да. Я у коллег, но они настроены меня посадить.
— В каком отделении? — деловито спросил Серегин, и Волков почувствовал, что ниточка на волю превращается в толстый и прочный канат. Он назвал номер.
— Сейчас тебя отпустят. Сам доберешься?
Волк прислушался к своим ощущениям. Сил совершенно не было, ломило спину, болело под ложечкой, тошнило. Он держался на нервах.
— Нет. Я еле на ногах стою. К тому же без рубашки...
— Тогда жди, я за тобой заеду. Минут через тридцать.
Волков положил трубку. Помдеж уже открыл решетчатую дверь камеры и нетерпеливо постукивал огромным ключом по стальному уголку.
— Позвонили? — дружелюбно спросил майор. — Вот и хорошо. Теперь пожалуйте...
Он сделал приглашающий жест.
— Дайте я ему врежу вначале, — раздался хриплый голос. Иванцов пришел в себя, вытер рукавом кровь и разразился отборной нецензурной бранью, за которую самый мягкосердечный судья без колебания отвешивает полных пятнадцать суток. — Он мне нос сломал, паскуда! Дышать не могу... Где палка?
Но ему было не до палки. С трудом встав на ноги, сержант доковылял до ближайшего стула и, запрокинув голову, плюхнулся на жесткое сиденье. Уткин водой из графина смочил не первой свежести платок и положил напарнику на переносицу.
— Болит? — сочувственно спросил майор. — Чуть полегчает, давай — рапорток накатай, как он на тебя напал.
Прозвенел внутренний телефон.
— Вызывали, — подтвердил дежурный. — Пропускай.
И пояснил своим:
— «Скорая» приехала.
Потом повернулся к чужаку и заговорил совсем другим, жестким тоном:
— Долго думаешь тут маячить? Ты же порядки знаешь, ночь впереди, к чему тебе лишние проблемы? Сказали — в клетку, значит, дуй в клетку. Ну!
Тяжело вздохнув, Волков направился к решетчатой двери. В его жизни было много подобных дверей — и точно таких, и сплошных — с кормушкой и глазком, и глухих дверей автозаков... Он искренне надеялся, что они остались в прошлом вместе с гулкими серыми коридорами, звяканьем длинных ключей, отрывистыми командами надзирателей...
В дежурку зашли высокий мужчина и сухощавая женщина в белых халатах. Мужчина нес в руках чемоданчик с красным крестом.
— Кому тут плохо стало? — спросил он, внимательно осматриваясь.
Их глаза встретились, и Волка будто ударило током. Человек в белом халате не был похож на врача! И его спутница слишком грамотно стала у двери, контролируя и дежурку и коридор... Неужели Серегин избрал такой метод вытащить его отсюда?! Но это безумие! И потом, его личность установлена, значит, надо всех... А звонок в Тиходонск? Он-то и свяжет концы! Но Серегин ничего не знает про звонок... Вот и прокол! Это будет очень, очень некрасиво!
— Нашему сотруднику, похоже, сломали нос, — обиженно сообщил майор, будто пожаловался. — Вот этот задержанный.
Зазвонил телефон.
— Задержанный? Сотруднику? — изумился мужчина в халате, переводя взгляд на хрюкающего в углу Иванцова. — Такое у меня в первый раз!
Он открыл чемоданчик. Там были обычные медицинские штучки — бинты, вата, какие-то пузырьки, упаковки разовых шприцев...
Волков расслабился.
— Да. Так точно. Я все понял. Есть!
Внимание всех находящихся в дежурной части сосредоточилось на врачах, хлопочущих вокруг перепачканного кровью Иванцова, между тем главное сейчас происходило у пульта дежурного. Майор разговаривал с кем-то, стоя по стойке «смирно», его лицо стало еще краснее, будто вся кровь ударила в голову, свободной рукой он делал какие-то знаки помощнику, будто стряхивал с пальцев невидимую липкую гадость. Осознавший чрезвычайность ситуации, помощник тоже вскочил, но знаков не понимал и стоял в стойке готовности к немедленному исполнению любого приказа.
— Выпусти его! — полушепотом прокричал майор, положив трубку и щелкая переключателем на пульте.
— Товарищ подполковник, только что звонил Дубинин, приказал вам срочно с ним связаться! — выпалил он в микрофон внутренней связи. — Да, сам, лично! Да!
— Что стоишь как столб! — уже в полный голос закричал дежурный на остолбеневшего сержанта. — Выпускай капитана!
Волков понял, что Серегин избрал цивилизованный способ. А все остальные поняли, что звонок, грянувший из милицейского поднебесья, напрямую связан со странным татуированным ментом из провинциального Тиходонска.
Лязгнул замок, решетка открылась. Это было самое короткое заточение в жизни Расписного.
Майор встретил его на пороге с неизвестно откуда взявшейся щеткой в руках.
— Давайте я вас почищу! — Он ловко прошелся жесткой щетиной по джинсам. — Сколько ни говорю уборщице, а скамейка там все равно грязная...
Волков не успел присесть на скамейку «обезьянника», но останавливать дежурного не стал — просто не было сил. Хотелось лечь, вытянуть ноги, расслабиться и провалиться в глубокий освежающий сон.
— Неужели и вправду министру позвонили? — откуда-то снизу спросил майор. — Ну и ну... А я что... Вы же порядок знаете: мне команду дали — я исполнил.
Закончившие работу врачи обалдело смотрели, как дежурный по отделению милиции чистит щеточкой татуированного детину, сломавшего нос милицейскому сержанту.
— Всех посторонних попрошу покинуть помещение, — распорядился показавшийся на пороге ответственный дежурный. В руках он держал отглаженную форменную рубашку с подполковничьими погонами и серый форменный галстук.
— Докторам спасибо за помощь, до свиданья. Уткин, отвези Иванцова домой, пусть отдыхает. Это для вас, не ходить же голым. Погоны можно снять...
— Спасибо, снимать погоны не по моей части, — Волков отвел протянутую рубашку. — Мне ничего не надо. Сейчас за мной приедут.
— Как угодно, — сухо поклонился подполковник. Он держался с достоинством, хотя удавалось это с трудом. — Вы не должны иметь к нам претензий. Мы действовали по закону.
— Я не в претензии, — Волков сел на стул, еще не успевший остыть от Иванцова, откинулся на спинку, почти как тот, и закрыл глаза.
Помявшись несколько секунд в неловкости, подполковник ушел.
— А мне что теперь делать? — спросил у дежурного лейтенант с булочкоподобным лицом.
— Увольняйся, пока не поздно, — не открывая глаз, посоветовал Волков.
Лейтенант встрепенулся:
— Почему? Вы будете жаловаться?
— Нет. Просто ты этими шакалами не командуешь, а отвечать за них обязан. Рано или поздно они подведут тебя под статью.
Больше тиходонец не разговаривал: сидел с закрытыми глазами, скрестив на татуированной груди могучие татуированные руки, и непонятно было — спит он или бодрствует.
Через полчаса в дежурную часть стремительно зашли три человека — высокие, крупные, с решительными лицами и резкими движениями. Один был в тонком и даже на вид очень дорогом летнем костюме с галстуком, его спутники тоже в костюмах, но попроще. Почему-то автоматчик у входа ночных визитеров не остановил и даже не доложил об их приходе.
— Ты точен, Серж! — Капитан Волков поднялся навстречу человеку в дорогом костюме.
— Как всегда, Волк! Они крепко обнялись.
— Тут все в порядке? — Серж строго, как надзирающий прокурор, осмотрел дежурный наряд.
— Так точно! — подчиняясь велению души, доложил майор. — Разобрались!
— Ну ладно...
Один из его спутников развернул белую рубашку с длинными рукавами. Волков быстро надел ее и наглухо застегнулся. Рубашка оказалась впору.
— Поехали!
Все четверо вышли на улицу, где у машин их ожидали еще несколько человек. Охранники распахнули дверцы напоминающего черную каплю «Мерседеса-600», Серж и Волк сели на заднее сиденье, сопровождающие погрузились в огромный черный джип, и кавалькада растворилась в изобилующей чудесами московской ночи. Обессиленный Волк откинулся на сиденье и закрыл глаза. Спина болела, перетянутый дубинкой монах ругался последними словами. Что-то бормотал кот.
«Тебе больно, Володя? — раздался вдруг нежный голос Софьи. — Бедный, мне тебя так жалко! Сейчас поцелую и все пройдет...»
«Заговорила! — вскрикнул Волк, но сумел сдержаться и вскрикнул молча, не раскрывая рта. — Как здорово, что ты наконец заговорила! И что ты теперь всегда будешь со мной!»
Боль неожиданно прошла, Волк ощутил прилив сил. Энергия била через край, он был готов к любым подвигам.
— Детали обговорим завтра, — вслух сказал он, и Серж удивился бодрому тону.
— Хорошо. А ты по-прежнему быстро восстанавливаешься! Может, заедем, поедим устриц?
— Поехали!
Машины набирали скорость. На черном небе появились светлые полоски — первые признаки рассвета.
2000-2003 гг. Ростов-на-Дону



Предыдущая страница