— Сам сорвался? — У Генриха было странное выражение лица. — Такие люди обычно крайне осторожны...
— Конечно, сам, — как можно искренне ответил Волк. Но, похоже, отца он не убедил.
— И все же ты очень страшно говорил с ним. Я даже перестал узнавать своего сына. Ты говорил как... Как...
Генрих так и не смог подобрать нужного слова. Волк тяжело вздохнул:
— Все мы меняемся, отец. И с этим ничего не поделать. В голосе его прозвучала горечь.
* * *
Мотька уже подумывал, что не грех бы избавиться от своей дурацкой кликухи. Он еще молодой, не до смерти же с такой беспонтовщиной ходить... Когда человек меняется, и погоняло новое появляется.
А жизнь его теперь пошла в гору, это ясно. Басмач держал базар, поэтому Мотька встречался с ним каждый день. И получал небольшие, но важные задания.
Например, надо было приглядывать, не утаивают ли продавцы часть выручки, честно ли платят положенную дань.
— Я человек справедливый, — любил повторять Басмач. — Если торговля не выгорела, разве я не пойму? Сегодня меньше заплатишь, нет проблем. Но уж если дела хорошо идут — отдай на общее благо!
Басмач любил говорить замысловато, а в переводе на простой язык это означало, что размер дани определяется индивидуально и зависит от товара. То есть — следить надо постоянно, никого и ничего из виду не упуская.
Вот Мотька и следил, и докладывал. Идет между рыбными рядами и вдруг видит, что инвалид дядя Петя, который всегда вяленой таранкой да чехонью торговал, из-под прилавка осетровую икру продает! А ну, пес одноногий, давай по другой таксе отстегивай! Да плевать, что у тебя одна баночка приблудилась, теперь всегда будешь за осетрину платить, а не за таранку! Чтоб не крысятничал!
Или Матрена, что свинину продает, — заплатила за одну тушу, а выставляет уже третий окорок. Иди сюда, шалава, гони бабки!
Басмачу и его людям в такие мелочи вникать западло, а Мотька и камеру хранения проверит, и к машине сбегает, все выяснит, до грамма и копейки. Он тут самый главный инспектор, его решения не обжалуются... Скажет — выгнать с базара, и выгонят!
Мотьке нравится решать чужие судьбы. Недаром те, кто его раньше за грязь считал, теперь лебезят и заискивают. Он очень гордился своей значительностью. По карманам уже не шарил, незачем. Вечером отдаст собранное — до рваного рубля, до замызганной копеечки — это очень важно — и официально получит свою долю.
Предыдущая страница
