— Да сделали! — нехотя сказал цыган и остервенело почесал волосатую грудь.— Пришел лепила очкастый, померил линейкой и написал: три инородных тела размером восемь на пять миллиметров. Я ему: как так, они поболе будут! А он свое — у тебя там еще кожа, ее я не считаю! Я психанул, говорю — дай мне бритвочку, я их сейчас на спор вырежу, и померим, в натуре, без всякой кожи...
— Вырезал? Померил? — продолжал скалиться Зубач.
Вопросы он задавал не просто так: такие вопросы и таким тоном просто так не задают. Ему что-то не нравилось — то ли в цыгане, то ли в его рассказе. И он цеплялся к рассказчику, или, выражаясь языком хаты, тянул на него.
— Не дали, гады: нарочно меньший размер посчитали...
Челюсть продолжал чесаться. Конец рассказа получался скомканным.
— Заели меня эти вши совсем...
— Ну а потом чего, потом-то? — не отставал Зубач. — Чего ж ты на самом-то главном сминжевался?
— За Таньку закрыли дело. Кражи да грабеж повесили, воткнули пятерик, вот и пошел разматывать.
— Фуфлом от твоего базара тянет! — перестав улыбаться, сказал Зубач. Широкий в плечах, он имел большой опыт всевозможных разборок и сейчас явно собирался им воспользоваться.
— Чо ты гонишь?! — Челюсть шагнул вперед и оказался с Зубачом лицом к лицу.
Внушительностью телосложения он уступал Зубачу, но познавший суть физических противоборств Вольф отметил, что у цыгана широкие запястья и крепкая спина — верные признаки хорошего бойца. Многое еще зависело от куража, злости и специальных умений.
В камере наступила звенящая тишина, стало слышно, как журчит вода в толчке.
— Зуб даю, ты и вправду дитю глину месил! А потом, чтоб с поганой статьи соскочить, чужие висяки на себя взял!
Контролируя руки противника, Зубач поднял сжатые кулаки. Но резкого удара головой он не ожидал. Бугристый лоб цыгана с силой врезался ему в лицо, расплющив нос. Хлынула кровь, Зубач потерял ориентировку, шагнул назад и закачался. Ладони он прижал к запрокинутому лицу. Всем стало ясно, что он проиграл, но Челюсть не собирался останавливаться на полпути и мгновенно ударил ногой в пах, в живот, потом сцепленными кулаками, как молотом, саданул по спине. Когда обессиленное тело рухнуло на пол, Челюсть принялся нещадно месить его ботинками сорок пятого размера.
— Хорош, кончай мясню в хате! — вмешался Микула.
Предыдущая страница
