— Против одного моего десять своих? Так, что ли? Если я сотню поставлю, ты тысячу, что ли?
— Точно! Тысячу!
Резаный колебался. В тюрьме деньги имеют другую цену, чем на воле. И тысяча рублей — это целое состояние.
— Харэ. Только без подлянок. Давай смотрящих за спором, перетрем условия!
Смотрящими вызвались быть Зубач и Скелет.
— Значит, так... — Резаный загнул палец. — Первое: я на интерес с ним играть не сяду. Второе: ни он, ни кто-то другой меня заставлять не может.
Он загнул еще один палец.
— Третье: я ставлю сто рублей, а он тысячу. Так?
Катала кивнул:
— Так. Два уточнения. Ты добровольно сядешь со мной играть на интерес еще до ужина.
— Хрен. Вообще не сяду.
— До ужина...
Зубач и Скелет внимательно слушали.
— Расчет сразу, — сделал второе уточнение Катала. Резаный оживился:
— Значит, после ужина ты мне отдаешь бабки!
— Отдаст тот, кто проиграет, — опять уточнил Катала. — Сразу, как проиграет, так и отдаст. Согласен спорить?
Новичок подумал.
— Смотрящим все ясно?
— Конечно, брателла, — сказал Зубач. — Ясней некуда.
Вольф не понимал, как Катала собирается надуть новичка, но не сомневался, что своей цели картежник добьется.
— Ладно, спорим!
Резаный и Катала пожали друг другу руки, Скелет разбил рукопожатие.
— Спор заключен, — объявил он. Катала хищно улыбнулся:
— Давай, расплачивайся!
— Чего?! — возмутился новичок. — Я что, сел с тобой играть?
Катала кивнул:
— Да. Только что. Спор на интерес — это и есть интересная игра. Ты проиграл. Давай стольник.
— Что за херня! Мы спорили, что я в карты не сяду!
— Разве? Про карты разговора не было. Давай у смотрящих спросим!
— Это точно, про карты речи не было, — подтвердил Зубач. Скелет согласно кивнул.
— Был базар про игру на интерес, — буднично объяснил Катала. — Ты в нее сыграл. Мы договорились, что расчет сразу. Где мой стольник?
Лицо Резаного вспотело, он затравленно огляделся.
— Это лоховская. Я платить не буду!
Микула придвинулся ближе.
— Ты имеешь право на разбор. Пиши малевку старшим, как раз сейчас и погоним.
— Точно, у меня все готово. — Калмык, сверкая раскосыми глазами, протянул пахану скатанную в узкую трубку газету, туго, виток к витку, обмотанную по всей длине резинкой от трусов.
— Давай сюда!
Микула
Предыдущая страница
